Грошек иржи легкий завтрак в тени некрополя
|
|
|
www.libtxt.ru
Дядюшка Клавдий. «Легкий завтрак в тени некрополя»
Отравлен в Риме 13 октября 54 года…
Мать Клавдия – Антония Младшая, отец – полководец Друз… Покоряя Германию, Друз оттеснил врага в самую глушь. И тут явился ему призрак со словами: «Доколе, ненасытный Друз?..» Друз упал с лошади и скончался.
Клавдию едва исполнился годик, когда папашка Друз так неудачно покатался на лошадке. Вначале воспитанием сироты думал заняться дедушка – император Август, но юный Клавдий постоянно болел и настолько ослабел умом и телом, что не мог уразуметь императорской науки… Следующего воспитателя призвали из конюшни. Дядька варварского происхождения наказывал Клавдия за малейшую провинность – порол кнутом или вожжами, и на редкость профессионально. Взрослея параллельно с баранами и жеребчиками, Клавдий мог надеяться в будущем только на место старшего конюха. Для изысканных манер ему полагался образец со скотного двора, для философских размышлений – собственная судьба, а специальная шапочка предохраняла Клавдия от простуды. Родовитая императорская семья считала Клавдия по меньшей мере слабоумным. Собственная мать – уродом среди людей и, желая указать на чью-либо тупость, говорила: «Глупей моего Клавдия!» Интриганка бабушка, Ливия Друзилла, не питала в отношении Клавдия никаких надежд, обращалась к нему крайне редко, да и то в командном тоне – «подай», «поди» и «принеси». Дедушка Август часто задумывался над местом Клавдия в античном мире, но только по одной причине – куда бы упрятать дурака с глаз подальше? «И смотреть ему на скачки, да еще со священного императорского ложа, совершенно незачем. Он будет только привлекать к себе внимание и вызывать насмешки. И незачем ему вообще оставаться в Риме на Латинские игры». Эти указы Август сочинял по-гречески, потому что не хватало ему родных латинских слов для возмущений по поводу Клавдия…
Между тем семейный урод в потешной шапочке почти самостоятельно выучился грамоте, а дальше – искусству декламации и со временем уже трудился над историей города Рима и даже опубликовал сочинение «В защиту Цицерона». Но подобные успехи только забавляли императорскую семью как идиотские фокусы. Клавдий и сам не верил в серьезность своих занятий; сочинения, мысли и слова Клавдия не воспринимались в приличном обществе без поправки на то, что он недоумок. «Хоть убей, но я и сам изумлен, дорогая Ливия, – писал дедушка Август бабушке Друзилле, – что декламация твоего внука мне понравилась. Ума не приложу, как он мог говорить так связно полную бессмыслицу».
Шли годы; «сиятельный дурачок» – уникальная государственная должность, которую Клавдий занимал по праву своего рождения. Более того, на эту «должность» никто не претендовал. Интриги и заговоры не касались Клавдия, он не рассматривался в числе претендентов на власть, его не звали в сотоварищи, не стремились заручиться его поддержкой, не боялись, а только иногда оказывали знаки внимания, да и то по большим римским праздникам. Редкостное положение в античном обществе, и лучше всякого легиона телохранителей. Когда члены августейшей фамилии тряслись от страха за собственные жизни, ходячий апофеоз рода Клавдиев беззаботно разгуливал по городу Риму…
У Тиберия он все-таки попросил другую должность, а не чучела огородного, и Тиберий подарил ему значки консула. Когда же Клавдий продолжал настаивать, Тиберий коротко отписал, что вдобавок на праздники пришлет ему сорок золотых. Тогда Клавдий оставил свои романтические порывы и просто жил дальше… Несколько раз при Калигуле отвечал за общественные зрелища. «Да здравствует Клавдий, дядя императора!» – скучно и вразнобой кричала толпа. Он чинно раскланивался…
Дело было в восьмой день до февральских календ… Калигула возвращался из театра по подземному переходу, когда в темном коридоре обратил внимание на часового. Гай принялся над ним издеваться, предлагая для пароля слово «баба» со всевозможными эпитетами. Внезапно караульный вытащил меч, Гай попытался увернуться, но караульный сильным ударом рассек императору затылок… Это был заговор. «Я жив!» – закричал Гай Калигула, как мальчишка, который после оплеухи повторяет «а вот и не больно, а вот и не больно». Но тут подбежали другие заговорщики и, ободряя друг друга, принялись рубить и колоть Гая. Через некоторое время трудно было признать в окровавленном теле императора Гая Калигулу…
Германские телохранители Калигулы настигли всех заговорщиков, в поспешности был убит пяток ни в чем не повинных сенаторов. «Эти варвары, – пишет Иосиф Флавий, имея в виду германцев, – легко раздражаются». Римская публика все еще находилась в театре, когда подоспело известие о смерти Калигулы. Зрители обсуждали это известие, одни с удовольствием, другие с горячностью, но тут германские телохранители с мечами наголо ворвались в театр и заставили всех замолчать. Зрители подумали, что настал их смертный час. Поднялся крик – публика умоляла германцев о пощаде, указывая на то, что преступление произошло без ведома здесь собравшихся. В конце концов германцы смягчились и бросили на театральный алтарь головы заговорщиков. Публика смотрела на отрубленные головы и ужасалась. «О, если бы у римского народа была только одна шея!..»
Так был убит Гай Калигула; прожил он двадцать девять лет, правил три года, десять месяцев и восемь дней.
Германские телохранители не разбирались во всех перипетиях латинского самомнения. Варвары охраняли персону императора, а какие законы будет издавать эта персона и каким авторитетом она пользуется в римском обществе, наемников не волновало. Источник доходов – Гай Калигула – был убит, и раздражительные германцы бегали с обнаженными мечами по императорскому дворцу, не зная, что делать далее. Дядюшка Клавдий прятался за портьерой, когда пробегавший мимо солдат приметил его ноги в сандалиях. Думая: здесь прячется уцелевший заговорщик, – варвар сорвал портьеру и обнаружил дрожавшего от страха Клавдия. Германец, видимо, решил, что смотрится в зеркало, – до того гримаса дядюшки Клавдия походила на его собственную рожу. Недаром воспитанием Клавдия занимался конюх с берегов Рейна. Хороший физиономист, германский солдат признал Клавдия и с криками «Я нашел вам нового императора!» потащил дядюшку Клавдия к сотоварищам. Те прекратили понапрасну буйствовать, взвалили Клавдия на носилки и понесли, как добычу, в свой лагерь…
На следующий день состоялось внеочередное заседание сената… С текущими делами было покончено, поскольку граждане уже дорезали семью Калигулы в составе вдовы и малолетней дочери. Несчастных обнаружили у трупа Гая, забрызганных кровью Гая. Вдова твердила только одно – что она упрекала Калигулу в жестоком обращении с римскими гражданами. Ей посочувствовали и одним ударом отсекли голову. Дочь Калигулы растоптали… И теперь сенаторы обсуждали возможность установления республики, поскольку никого из рода Клавдиев более не существовало. О сиятельном недоумке попросту забыли, и тут – шулерская карта, нарисованный болван с бубенчиками, которого за ненадобностью выбрасывают из колоды, чтобы сыграть в обыкновенного дурачка, – германские телохранители предъявляют сенату дядюшку Клавдия… «Внук Ливии Друзиллы, названый внук императора Августа, племянник императора Тиберия, дядя императора Калигулы… – перечисляют германцы, загибая пальцы, – сын просла-а-авленного Друза Германика». Варвары тычут пальцами в небо и закатывают от умиления глаза. «Вы это серьезно?» – спрашивают у них сенаторы. Все смотрят на дядюшку Клавдия – он улыбается. «Серьезно», – заявляют германцы, довольные осмотром Клавдия, и для пущей убедительности обнажают мечи. «Будь по-вашему», – решают сенаторы и, отбросив мысли о реставрации республики, провозглашают дядюшку Клавдия императором со всеми вытекающими последствиями. Так дядюшка Клавдий нежданно-негаданно превратился на пятьдесят первом году жизни в Божественного Клавдия.
Когда сестра Клавдия узнала, что тому суждено стать императором, она громко и прилюдно проклинала эту несчастную и недостойную участь римского народа. И действительно, не обладающий задатками римского кесаря, нетипичный император, в силу своего характера Клавдий не прошел бы на роль первого лица в государстве, будь в живых кто другой из рода Клавдиев. Вдобавок отцы-сенаторы искренне надеялись, что дядюшка Клавдий «не плодоносит», что род Клавдиев кончился, но тут проявили себя римские матроны…
Женщины и Рим – два джокера в античной колоде. В зависимости от расклада они имели в жизни императоров значение как трагическое, так и счастливое. Благодаря Риму отдельные личности возносились до небес, благодаря женщинам – оттуда ниспровергались. Как «серые кардиналы», римские матроны ткали на древних станках свою теневую политику. Лишенные избирательных прав, женщины отчаянно использовали свои природные возможности в деле агитации. Предвыборные лозунги писали на стенах домов и порядочные девушки, и содержательницы притонов. Но большего добивались тайно, спекулируя близостью как приоритетным оружием. И руководствовались подчас не разумом, а желанием продемонстрировать свое влияние. Соперничая друг с другом, женщины проводили на должность таких отъявленных негодяев, что сами потом удивлялись…
Еще в молодости Клавдий был помолвлен с Юлией Младшей, внучкой императора Августа, которая, как помнится, устраивала оргии прямо на Форуме. После каждого акта девушка надевала лавровый венок на статую… Но выслали невесту за это дело на острова, и Клавдий женился на Плавтии Ургуланилле. Плавтия оказалась не хуже Юлии, и Клавдий развелся, как говорят, из-за наглого разврата этой Плавтии. Далее Клавдий женился на Элии Петине. Но с Петиной брак тоже был расторгнут – как сказано, «из-за мелких ссор». Не думала Элия Петина, что дядюшка Клавдий станет императором. Третья жена Клавдия – Валерия Мессалина – забродивший компот из Евиных райских яблочек… В конце концов даже Мессалине наскучила та легкость, с какою она наставляла Клавдию рога. Тогда Валерия задумала неслыханное дело – и свадьбу новую сыграла при жизни мужа, буквально на глазах у всего Рима… Клавдий промолчал, когда ему рассказали о разврате жены. Не произнес ни слова, когда ему предложили лишить Мессалину жизни. Когда ему сообщили о выполнении приговора, он только потребовал чашу с вином и жадно выпил. Разговорился Клавдий на сходке перед преторианской гвардией. Клялся, что отныне будет безбрачным, а если не устоит, то пусть гвардейцы заколют его своими руками. Не устоял…
После гибели Мессалины к одинокому Клавдию стали подбираться разом похорошевшие утешительницы. Ибо вакансия открывалась более чем занятная. Кандидатки предъявляли знатность, богатство, красоту и прочее, прочее, прочее… Даже Элия Петина, бывшая жена Клавдия, пожелала баллотироваться на второй срок. Но увы… Агриппина Младшая давно ждала своего часа. Ее обвиняли во всех грехах, ее превозносили за всевозможные добродетели. Порыв души переиначивали в расчетливость, молниеносные интриги изображали как движение души. Только она, Агриппина Младшая, «единственный доныне пример» – сестра императора Калигулы, племянница императора Клавдия и мать императора Нерона. Только она – во флере тройного кровосмешения: с родным братом, с родным дядей, с родным сыном… Лукавая Агриппина – в качестве родственницы – имела наилучший доступ к телу императора. Племянница ласкала дядюшку, по возможности – целомудренно, при необходимости – темпераментно. И, покуда их близость не вышла за рамки приличия, император поспешил изменить римский закон, который воспрещал всякому дяде жениться на своей племяннице…
(Престолонаследие – вот похоронный мотив, который свел в могилу десятки императоров. От Валерии Мессалины «завалялись» у Клавдия дочь Октавия и сын Британик. Последний мешал, ой как мешал Агриппине. И рада бы она проявить милосердие и оставить Британика в наследниках, а дядюшку Клавдия в живых, но… За спиною у Агриппины-матери стоял собственный сын – Нерон Агенобарб. Старый дурень дядюшка Клавдий был обречен…) Через день после отмены закона Клавдий женился на Агриппине, через год усыновил Нерона. Еще через четыре года Нерону исполнилось семнадцать лет…
«Яд примешали к изысканному грибному блюду, но Клавдия только прослабило. Тогда удивленная Агриппина немедленно пригласила к супругу врача. Приспешник Эскулапа предложил более ядовитое снадобье, и через пару минут с дядюшкой Клавдием было покончено…»
Как только император испускает дух, Агриппина спешит разделить горе с сиротками – с Британиком и Октавией. Обнимает их, и целует их, и заключает их в свои объятия… Но держит цепко, под стражей, и никуда из своих объятий сироток не отпускает. А в полдень распахиваются двери, и на ступенях императорского дворца появляется Нерон. Специальная «группа поддержки» приветствует Нерона как нового императора. Солистам на помощь приходит народ, и только некоторые люди смущенно спрашивают, мол, а где же Британик? Но Нерона уже радостно несут в солдатский лагерь, из лагеря в сенат, а из сената он выходит поздно вечером, обласканный всеми почестями, из которых только звание «отца отечества» семнадцатилетний Нерон отклонил как явно неподходящее.
Слышите звон бубенчиков?.. Это топчут дурацкий колпак дядюшки Клавдия. «Ступайте же теперь, счастливые, ступайте же, богатые!..» Вас приветствует новый император – Нерон! Рим, ты требуешь зрелищ?.. Они будут.
litresp.ru
Агриппина. «Легкий завтрак в тени некрополя»
18 марта 59 года Агриппина Младшая прибыла в Кампанию для участия во всенародном празднике. Обогнув Мисенский мыс, военная трирема Агриппины причалила в порту курортного города Байи…
Среди приморских поселений Кумского залива купальные заведения в Байях считались образцовыми. Горячие источники, целебные грязи… Байи – летняя резиденция императоров, престижный курорт, куда на отдых собирались сливки римского общества. Ах, Байи – тут было самое изысканное место на земле. Пурпурные одежды, белоснежные яхты. Надо сказать, что в окружении прогулочных корабликов военная трирема Агриппины выделялась как заряженный револьвер в букете ромашек…
Историки насчитывают три попытки отравления вдовствующей императрицы. Яды, как пишут Светоний и Тацит, поступали из лаборатории Локусты. Эта известная отравительница годами не выходила из тюрьмы. Там же и варила отраву. Покончить с ядовитым фармацевтом не спешили – могли понадобиться ее услуги. И выпускать из тюрьмы не собирались – держали под присмотром. Еще Клавдий обнаружил в тайниках Калигулы огромный сундук из лаборатории Локусты и велел бросить его в море. Говорят, зараза распространилась такая, что волны прибивали отравленную рыбу к дале-еким берегам. Для именитых особ зелье варилось по особому рецепту. Но разве всем угодишь? Когда Нерон пожелал отравить своего сводного брата Британика, Локуста приготовила изысканный яд, рассчитанный на постепенное угасание сводного брата. По десять капель в день, во время еды, и через месяц Британика как рукой снимет. От слова «месяц» Нерон пришел в ярость. По его приказу доставили Локусту во дворец. Волокли за волосы от самой тюрьмы до дома принцепса по многолюдным улицам Рима. Локуста жалобно подвывала, с нею здоровались прохожие и недоумевали. Действительно, случай уникальный: Локусту обвинили в некомпетентности. Во дворце Нерон набросился на злополучную даму, выкрикивая: «Дрянь! Ты изготовила лекарство, а я заказывал отраву!» Локуста неуклюже оправдывалась, мол, хотела отвести подозрения от императора, поэтому ядик медленнодействующий, но через пару недель… Нетерпеливый Нерон пинками загнал Локусту в соседнее помещение, где отравительница состряпала новое зелье, которое испытали на козле. Козел скончался только через час. Нерон чуть не лопнул от злости. Отраву перекипятили и снова испытали – на поросенке. Тот сдох как стоял. «Яд хороший», – одобрил концентрацию Нерон, прихватил пузырек с отравой и, напевая, ушел обедать с Британиком. Через пять минут Британика вынесли из столовой вперед ногами. Локусту отправили обратно в тюрьму на императорской повозке. По дороге римляне вежливо раскланивались с Локустой – на всякий случай…
Судя по всему, Агриппина беспрестанно принимала противоядия. При таком сыне и при такой жизни – естественная мера предосторожности… «Нерон будет править Римом, но убьет свою мать». Четвертое покушение на Агриппину отличалось театральной изощренностью – штучно изготовленный потолок должен был обрушиться на спящую императрицу. Эта интрига тоже не удалась – то ли Агриппина той ночью вообще не спала, то ли ночевала в другом месте… «Пусть убивает, лишь бы правил!» Наверняка Агриппина Младшая знала, откуда ветер дует и кто желает ее смерти. Иначе была бы она единственной, кто об этом в Риме не подозревал…
Восемнадцатого марта в Байях Агриппину встречал император Нерон со свитой. Обнял мать на берегу и в честь праздника подарил Агриппине новую яхту. Этот кораблик был пришвартован тут же; матросы размахивали разноцветными платочками и приглашали Агриппину поплавать вместе с ними по заливу. Агриппина, должно быть, поблагодарила сына за приятный сюрприз…
Если верить историку Диону Кассию, то однажды Нерон и Сенека посетили театральное представление. Спектакль, по всей вероятности, назывался «Ноев ковчег». И во время этого представления специально придуманная машина вдруг раздвинула чрево бутафорского корабля, и выбежали наружу всевозможные твари – парами. Представление Нерону и Сенеке понравилось. Они осмотрели хитроумную машину, а назавтра пригласили главного флотского начальника Аникета и показали ему. Гляди-ка, вот борта кораблика раздвигаются, вот сдвигаются – Нерона и Сенеку интересовало, сможет ли Аникет построить настоящий морской корабль с раздвижными бортами. Аникет не спрашивал у Сенеки, а тем более у Нерона, для чего такие мудреные штучки, – пообещал сделать. Заложили загадочное судно на верфях Кумского залива, там же и спустили на воду. Никогда еще корабелам не поступал такой странный заказ. «Распадается?» – спросил Нерон, принимая «изделие». «И плавает», – удивлялись корабелы.
Нерон, довольный своим подарком, предложил матери осмотреть яхту, но Агриппина, сославшись на усталость, сказала, что прокатится на кораблике, может быть, завтра. Тогда Нерон вызвался проводить Агриппину до виллы в Баулах.
Эта вилла досталась Агриппине по наследству от бабушки. Усопшая бабушка, дама с веселыми нравами, разводила на вилле рыбок. И не каких-нибудь карасиков или карпиков, а мурен. Свою любимую мурену, как сообщает Плиний Младший, бабушка украсила серьгами, и множество бездельников приезжало к ней в Баулы, чтобы поглазеть на мурену в серьгах. Столовая выдавалась в море, бабушка обедала и кормила мясом рыбок, а волны плескались и замирали у стен. Противиться женским капризам – все равно что дуть на волны. После обеда бабушка Агриппины спешила в купальни, а затем спускалась к беседке, о которой тот же Плиний упоминает как о месте своих наслаждений…
Возле виллы любезный Нерон простился с матерью. Порывался зайти, чтобы поглазеть на мурен, да Агриппина отговорила. Мол, самые крупные рыбки сожрали друг друга. Тогда Нерон пригласил Агриппину на праздничный ужин к себе во дворец и откланялся…
Пересуды об императорском инцесте возникли неслучайно. За Агриппиной уже числилось два кровосмесительных греха – с братом и дядей. Аналогии усилились, когда Нерон приблизил к себе гетеру, которая славилась внешним сходством с Агриппиной. Об этом сходстве упоминает Светоний. И утверждает, что предавался Нерон кровосмесительной похоти, разъезжая вместе с матерью по городу Риму в закрытом экипаже…
На ужин к сыну Агриппина прибыла в назначенное время. По дороге из Баул в Байи ничего особенного с матерью императора не случилось. Отужинали тоже на редкость спокойно – без ядов и поножовщины. Неприятности начались позже… Как только Агриппина собралась домой, поступило известие, что на рейде в Кумском заливе повредили ее военную триеру. Какой-то корабль (без опознавательных знаков) аккуратно протаранил личный «крейсер» вдовствующей императрицы. Об этом происшествии упоминает Светоний. История умалчивает, почему Агриппине вздумалось возвращаться домой по морю, но старший флотский начальник Аникет вызвался лично доставить Агриппину обратно в Баулы. Плыть предстояло не более десяти минут, и для этого путешествия как нельзя лучше годился подарочный кораблик Нерона (с раздвижными бортами). В сопровождении только одной служанки по имени Ацеррония мать императора ступила на палубу корабля, и «распадающаяся дрянь» отошла от причала.
Говорят, что Нерон следил за отплытием кораблика из окон своей резиденции. Кумский залив проглядывался как линия судьбы на ладони. Многочисленные гуляки тут и там горланили в лодках свои курортные песни; ночь была ясная, звездная и безветренная. «Кататься», – предложил Аникет и направил кораблик подальше от берега… Если верить античным историкам, а верить больше некому, Нерон пытался угробить свою матушку незамысловато до идиотизма. Как только кораблик отошел подальше от берега, снова «рушится кровля каюты» на бедную Агриппину. И снова безрезультатно. Высокие спинки античного ложа приняли на себя всю тяжесть специального потолка, нашпигованного свинцом. Агриппина и ее служанка остались невредимы.
Перепуганные женщины выбежали из каюты на палубу. Внутри кораблика что-то натужно скрипело – это матросики пытались привести в действие хваленый механизм. Но давление воды оказалось сильнее, и борта театрального кораблика никак не хотели раздвигаться. И тогда, как пишет Тацит, гребцам отдается приказ – накренить и затопить судно. Необычный морской маневр путем переворота кверху брюхом. Опереточные злодеи принялись бегать внутри кораблика от одного борта к другому и раскачивать-раскачивать, раскачивать-раскачивать… Соображая, чем заняты матросики на этот раз, Агриппина и Ацеррония соскользнули с кораблика в воду, чтобы наплевать на романтические прогулки под парусом и вплавь добраться до берега. «Уходят», – всполошился главный флотский начальник Аникет. По его приказу матросики прекращают играть в качельки, спускают шлюпки на воду и бросаются вдогонку…
Ацеррония плыла рядом с Агриппиной и первая заметила, как две быстроходные лодки отошли от корабля. Могла ли она подумать, что матросики спешат к ним на помощь? Античный историк Тацит, повествуя об этих событиях, наделяет Ацерронию мозгами куропатки. «Спасите! Спасите! – закричала Ацеррония. – Я мать императора! Спасите меня!» Как указывает самодовольный Тацит, Ацеррония вякала так «по неразумию». Другой причины историк не усматривает…
Между тем Агриппина, сохранняя инкогнито, продолжала плыть к берегу, а все внимание матросиков сосредоточилось на Ацерронии. Ее попытались сразу же прибить веслом, но Ацеррония появлялась из воды, как чертик, то возле одной лодки, то возле другой. Тогда матросики принялись молотить по воде чем ни попадя – палками, веслами, кинжалами; вокруг Ацерронии кипело море – истыканное, изрезанное, избитое. Кто-то изловчился и набросил на Ацерронию рыбацкую сеть… Служанка Агриппины была всего лишь женщиной и скончалась от пятого или шестого удара по голове.
Благодаря Ацерронии мать императора избежала смерти и на этот раз. Агриппину подобрала лодка с гуляками и доставила на виллу в Баулах. И моментально курортное побережье Кумского залива облетела весть о счастливом спасении Агриппины. Возбужденный народ поспешил к морю, чтобы славить богов и размахивать факелами.
Во дворце Нерона радостную весть приняли весьма сдержанно. Как сообщает Корнелий Тацит, император буквально помертвел от страха, когда ему доложили, что самое замысловатое покушение на Агриппину с треском провалилось. Нерон боялся, что с минуты на минуту в его резиденцию ворвется «римская волчица» и ему придется держать ответ за убийство Ацерронии, за придуманное кораблекрушение и за все остальное. «Мальчик» беспрестанно повторял, что сейчас Агриппина вооружит рабов, призовет на помощь армию, получит поддержку сената, и тогда ничто не убережет его от гибели.
По долгу службы истеричные вопли Нерона слушали: придворный моралист Анней Сенека, гвардейский командир Афраний Бурр, флотский начальник Аникет и новая пассия Нерона по имени Поппея. «Что же мне делать? – вопрошает император. – Вымаливать прощение у Агриппины?» Сенека молчит, Афраний Бурр помалкивает, Поппея начинает складывать личные вещи. Наконец Сенека, собравшись с духом, спрашивает у Афрания Бурра, можно ли отдать приказ гвардейцам немедленно умертвить Агриппину. Верный служака Афраний Бурр отвечает, что приказ отдать, конечно, можно, но вряд ли гвардейцы, связанные присягой с домом Цезарей, осмелятся поднять руку на вдовствующую императрицу. Пусть лучше Аникет довершит начатое дело, говорит Афраний Бурр, все равно за жизнь морского начальника теперь не дадут даже дохлого краба. Аникет и сам понимает, что в его судьбе возникла неожиданная проблема – как дожить до утра? На долгие лета рассчитывать не стоило. Либо его казнят по приказу Нерона, либо уничтожат по приказу Агриппины, либо… он исправит положение. И Аникет соглашается штурмовать виллу в Баулах, чтобы покончить с Агриппиной…
Можно подумать, Агриппина, как жертвенный ягненок, ждала и гадала, когда же Аникет с отрядом вооруженных бандитов доберется наконец до виллы. Кормила мурен и мечтала о новом «подарке» Нерона. А также сняла охрану и приняла подобающую позу для смерти… Тацит указывает, что отряд Аникета не встретил никакого сопротивления: вилла в Баулах словно вымерла, слуги разбежались, повсюду царил беспорядок, покои Агриппины были слабо освещены. И все-таки Аникет находит на вилле женщину, которую убивает как распоследнюю Агриппину, нанеся ей множество ран…
Как только Нерону доложили, что дело наконец-то улажено, он тут же поспешил на виллу в Баулы, чтобы лично засвидетельствовать смерть Агриппины. Нерон долго осматривал тело убитой, словно не веря своим глазам, и наконец пробурчал, поднимаясь от трупа: «Я и не знал, что у меня такая красивая мать». Все подумали – Нерон сошел с ума! Настолько чудовищны были слова императора. Но античные свидетели не понимали сути происходящего. Что вместо матери на вилле в Баулах Нерон обнаружил труп куртизанки, которая славилась внешним сходством с Агриппиной. Каким образом куртизанка там оказалась, об этом стоило расспросить Агриппину, да невозможно – Агриппина исчезла. Нерон скрыл истину, чтобы прийти в себя и сообразить, как ему жить дальше. После всего проиcшедшего само существование Агриппины таило в себе смертельную опасность. Для императора Нерона, антихриста.
«В рассказе об этом нет расхождений», – клянется Корнелий Тацит, повествуя об убийстве Агриппины…
litresp.ru
