Завтрак для чемпионов читать онлайн Курт Воннегут

Курт Воннегут

Завтрак для чемпионов

Памяти Фиби Хэрти, утешавшей меня во время Великой депрессии в Индианаполисе

Пусть испытает меня, — выйду, как золото.

(Иов: 23, 10)

Предисловие

Название «Завтрак для чемпионов» запатентовано акционерной компанией «Дженерал миллз» и стоит на коробке пшеничных хлопьев для завтрака. Заглавие данной книги, совпадающей с этим названием, никак не связано с акционерной компанией «Дженерал миллз», не служит ей рекламой, но и не бросает тень на ее отличный продукт.

Той Фиби Хэрти, которой я посвящаю эту книгу, давно, как говорится, нет в живых. Когда я с ней познакомился — к концу Великой депрессии, — она жила в Индианаполисе и уже вдовела. Мне было лет шестнадцать, ей — около сорока.

Она была богата, и, однако, всю свою взрослую жизнь она ежедневно ходила на службу и работала не переставая. Остроумно и толково она вела отдел «Советы влюбленным» в «Индианаполис таймс» — хорошей газете, ныне усопшей.

Усопшей…

Кроме того, Фиби Хэрти сочиняла рекламу для владельцев универмага «Вильям X. Блок и Компания» — этот универмаг до сих пор процветает в здании, выстроенном по проекту моего отца. Вот какую рекламу Фиби Хэрти сочинила для осенней распродажи летних соломенных шляп: «За такую цену можете даже пропустить эту шляпу через лошадь и удобрить ею ваши розы».

Фиби Хэрти подрядила меня сочинять рекламу готового платья для подростков. Мне полагалось и самому носить ту одежду, которую я расхваливал. Это входило в мои обязанности. И я очень подружился с двумя сыновьями Фиби Хэрти, моими сверстниками. Я вечно торчал у них дома.

Не стесняясь в выражениях, она откровенно разговаривала обо всем и со мной, и со своими сыновьями, и с нашими подружками — мы часто приводили их к ней домой. С ней было весело. С ней я чувствовал себя свободно. Она приучила нас не только называть своими словами все, что касалось секса, но и говорить в непочтительном тоне об американской истории и всяких знаменитых героях, о распределении земных благ, об учебных заведениях — словом, обо всем на свете.

Теперь я зарабатываю на жизнь всякими непочтительными высказываниями обо всем на свете. У меня это выходит довольно грубо, нескладно. Но я стараюсь подражать непочтительному тону Фиби Хэрти — у нее все выходило удивительно точно, изящно. Мне кажется, что ей было легче найти нужный тон, чем мне, потому что во время Великой депрессии настроение у людей было другое. Тогда Фиби Хэрти, как и многие американцы, верила, что народ станет счастливым, справедливым и разумным, как только наступит «просперити» — благосостояние.

Теперь мне уже никогда не приходится слышать это слово — «просперити». А раньше оно было синонимом слова «рай». И Фиби Хэрти могла верить, что непочтительное отношение, которому она нас учила, поможет создать американский рай.

Нынче такое неуважительное отношение ко всему вошло в моду. Но в американский рай уже никто не верит. Да, мне ужасно не хватает Фиби Хэрти.

Теперь — о подозрении, которое я высказываю в этой книге, будто все человеческие существа — роботы, механизмы. Надо принять во внимание, что в Индианаполисе, где я рос, очень многие люди, особенно мужчины, страдали локомоторной атаксией, часто наблюдающейся в последней стадии сифилиса. Я часто видел их на улицах и в толпе у цирка, когда был мальчишкой.

Эти люди были заражены крошечными хищными спиральками-спирохетами, видимыми лишь под микроскопом. Позвонки больного оказывались накрепко спаянными друг с другом после того, как эти прожорливые спирохеты съедали всю ткань между ними. У сифилитиков был удивительно величественный вид — так прямо они держались, уставив глаза в одну точку.

Как-то раз я увидел одного из них на углу улиц Меридиен и Вашингтонской, под висячими часами, сделанными по эскизу моего отца. Кстати, этот перекресток прозвали «Америка на распутье».

Сифилитик стоял на этом распутье и напряженно думал, как бы ему заставить свои ноги сойти с тротуара и перейти Вашингтонскую улицу. Он весь тихо вибрировал, как будто у него внутри какой-то моторчик работал вхолостую. Вот в чем состояла трудность: участок мозга, откуда шли приказания к мышцам ног, был сожран спирохетами. Провода, передававшие эти приказания, уже лишились изоляции или были проедены насквозь. Выключатели по пути тоже были намертво запаяны или навечно разомкнуты.

Этот мужчина выглядел старым-престарым, хотя ему, наверное, было не больше тридцати. Он все стоял, стоял, думал. И вдруг брыкнул ногой два раза, как танцовщица в ревю.

Мне, мальчишке, он тогда показался настоящим роботом.

Я склонен представлять себе человеческие существа в виде больших лабораторных колб, внутри которых происходят бурные химические реакции. Когда я был мальчиком, я встречал много людей с зобом. Видел их и Двейн Гувер, продавец автомобилей марки «понтиак», герой этой книги. У этих несчастных землян так расперло щитовидную железу, как будто у них из глоток росла тыква.

А для того, чтобы стать как все люди, им только надо было глотать ежедневно примерно около одной миллионной унции йода.

Моя родная мать вконец погубила свою нервную систему всякими химикалиями, которые будто бы помогали ей от бессонницы.

Когда у меня скверное настроение, я глотаю малюсенькую пилюльку и сразу приободряюсь.

И так далее.

Вот почему, когда я описываю в романе какой-то персонаж, меня всегда тянет объяснять его поступки — то испорченной проводкой, то микроскопическим количеством того или иного химического вещества, которое он проглотил или не проглотил в этот день.

Что же я сам думаю об этой своей книге? Мне от нее ужасно муторно, хотя мне от каждой моей книжки становится муторно. Мой друг, Нокс Бергер, однажды сказал про какую-то очень закрученную книгу: «…читается так, будто ее сварганил какой-нибудь Снобби Пшют». Вот в кого я, наверно, превращаюсь, когда пишу книгу, которая, по всей вероятности, во мне запрограммирована.

Эта книга — мой подарок самому себе к пятидесятилетию. У меня такое чувство, будто я взобрался на гребень крыши, вскарабкавшись по одному из скатов.

Видно, я так запрограммирован, что и в пятьдесят лет веду себя по-ребячески: неуважительно говорю про американский гимн, рисую фломастером нацистский флаг, дырки в заднице и всякое другое. И чтобы дать представление о том, насколько я зрелый художник, я помещаю здесь иллюстрацию — вот эта дырка:

Думается мне, что я хочу очистить свои мозги от всей той трухи, которая в них накопилась — всякие флаги, дырки в задницах, штанишки. Да-да — в этой книге непременно будут нарисованы дамские штанишки. И еще я выкидываю за борт героев моих старых книг. Хватит устраивать кукольный театр.

Думаю, что это — попытка все выкинуть из головы, чтобы она стала совершенно пустой, как в тот день пятьдесят лет назад, когда я появился на этой сильно поврежденной планете.

По-моему, так должны сделать все американцы — и белые и небелые, которые подражают белым. Во всяком случае, в мою голову понабивали порядком всякой чуши — много там и бесполезного и безобразного, и одно с другим не вяжется и совершенно не соответствует той реальной жизни, которая идет вне меня, вне моей головы.

У меня нет культуры, нет благородной гармонии мыслей. А жить без культуры я больше не могу.

Значит, эта книга будет похожа на дорогу, усеянную всякой рухлядью, мусором, который я выбрасываю через плечо, путешествуя во времени назад, к одиннадцатому ноября 1922 года.

И я пропутешествую во времени назад в тот день, когда одиннадцатое ноября — кстати, это день моего рождения — стало священным днем: его назвали День перемирия. Когда я был мальчиком и Двейн Гувер тоже был мальчиком, все люди, когда-то сражавшиеся в Первой мировой войне, ежегодно в этот день соблюдали минуту молчания — одиннадцатую минуту одиннадцатого часа одиннадцатого дня одиннадцатого месяца в году.

Именно в такую минуту в 1918 году миллионы миллионов человеческих существ перестали калечить и убивать друг друга. Я разговаривал со старыми людьми, которые в ту минуту находились на поле боя. Все они, хотя и по-разному, говорили мне, что неожиданная тишина показалась им Гласом Божьим. Так что есть еще среди нас люди, которые точно помнят, как Создатель во всеуслышание заговорил с человечеством.

День перемирия переименовали в День ветеранов. День перемирия был священным днем, а День ветеранов — нет.

Значит, День ветеранов я тоже выкину через плечо. А День перемирия оставлю себе. Не хочу выбрасывать то, что священно.

А что же еще священно? Ну, например, «Ромео и Джульетта». И вся музыка.

Снобби Пшют

Книга: Завтрак для чемпионов — Курт Воннегут Главная страница. — КнигаГо

Завтрак для чемпионов

На сайте КнигаГо можно читать онлайн выбранную книгу: Курт Воннегут — Завтрак для чемпионов — бесплатно (ознакомительный отрывок). Жанр книги: Социальная фантастика, Фантастика: прочее, год издания — 2019. На странице можно прочесть аннотацию, краткое содержание и ознакомиться с комментариями и впечатлениями о выбранном произведении. Приятного чтения, и не забывайте писать отзывы о прочитанных книгах.

Краткое содержание книги «Завтрак для чемпионов»

«Ты – единственное существо со свободной волей! Как тебе это нравится?» – эти строки прочитал Дуэйн Гувер в романе писателя-фантаста Килгора Траута, сквозного героя произведений Воннегута, являющегося своего рода альтер эго писателя. Гувер решил, что этот вопрос обращен именно к нему (на самом деле вопрос и был предназначен для любого, кто откроет книгу) и что он единственный на планете человек, обладающий свободной волей, только он может мыслить и чувствовать, а все остальные люди вокруг – только безвольные и бездушные роботы. Эта мысль почти лишила героя рассудка. Продавец автомобилей, не отличающийся особым интеллектом, Дуэйн Гувер неожиданно оказывается замечательным проводником для идей Килгора Траута.
В этой удивительной философской книге, высмеивающей современный безумный мир, абсурдность и жестокость человеческих поступков, сливаются воедино фантазия и реальность, сумасшествие и логика, автор и герой, настоящее и ложное, правда и вымысел. «Завтрак для чемпионов» – одна из главных книг Воннегута, которую писатель подарил себе на пятидесятилетие. В 1999 году роман был экранизирован, роль Дуэйна Гувера сыграл Брюс Уиллис.

Читаем онлайн «Завтрак для чемпионов» (ознакомительный отрывок). Главная страница.

Курт Воннегут
Завтрак для чемпионов

Kurt Vonnegut
Breakfast of Champions e-book

Публикуется с разрешения Kurt Vonnegut LLC и литературного агентства The Wylie Agency (UK) LTD. Copyright © 1973, Kurt Vonnegut, Jr. Copyright renewed © 2002 by Kurt Vonnegut, Jr. All rights reserved
© Kurt Vonnegut, 1976
© Перевод. Р. Райт-Ковалева, наследники, 2015
© Издание на русском языке AST Publishers, 2019

* * *

Памяти Фиби Хэрти, утешавшей меня во время Великой депрессии в Индианаполисе

Пусть испытает меня, – выйду, как золото.

(Иов: 23, 10)

Предисловие

Название «Завтрак для чемпионов» запатентовано акционерной компанией «Дженерал миллз» и стоит на коробке пшеничных хлопьев для завтрака. Заглавие данной книги, совпадающей с этим названием, никак не связано с акционерной компанией «Дженерал миллз», не служит ей рекламой, но и не бросает тень на ее отличный продукт.

Той Фиби Хэрти, которой я посвящаю эту книгу, давно, как говорится, нет в живых. Когда я с ней познакомился – к концу Великой депрессии, – она жила в Индианаполисе и уже вдовела. Мне было лет шестнадцать, ей – около сорока.
Она была богата, и, однако, всю свою взрослую жизнь она ежедневно ходила на службу и работала не переставая. Остроумно и толково она вела отдел «Советы влюбленным» в «Индианаполис таймс» – хорошей газете, ныне усопшей.
Усопшей…
Кроме того, Фиби Хэрти сочиняла рекламу для владельцев универмага «Вильям X. Блок и Компания» – этот универмаг до сих пор процветает в здании, выстроенном по проекту моего отца. Вот какую рекламу Фиби Хэрти сочинила для осенней распродажи летних соломенных шляп: «За такую цену можете даже пропустить эту шляпу через лошадь и удобрить ею ваши розы».

Фиби Хэрти подрядила меня сочинять рекламу готового платья для подростков. Мне полагалось и самому носить ту одежду, которую я расхваливал. Это входило в мои обязанности. И я очень подружился с двумя сыновьями Фиби Хэрти, моими сверстниками. Я вечно торчал у них дома.
Не стесняясь в выражениях, она откровенно разговаривала обо всем и со мной, и со своими сыновьями, и с нашими подружками – мы часто приводили их к ней домой. С ней было весело. С ней я чувствовал себя свободно. Она приучила нас не только называть своими словами все, что касалось секса, но и говорить в непочтительном тоне об американской истории и всяких знаменитых героях, о распределении земных благ, об учебных заведениях – словом, обо всем на свете.
Теперь я зарабатываю на жизнь всякими непочтительными высказываниями обо всем на свете. У меня это выходит довольно грубо, нескладно. Но я стараюсь подражать непочтительному тону Фиби Хэрти – у нее все выходило удивительно точно, изящно. Мне кажется, что ей было легче найти нужный тон, чем мне, потому что во время Великой депрессии настроение у людей было другое. Тогда Фиби Хэрти, как и многие американцы, верила, что народ станет счастливым, справедливым и разумным, как только наступит «просперити» – благосостояние.
Теперь мне уже никогда не приходится слышать это слово – «просперити». А раньше оно было синонимом слова «рай». И Фиби Хэрти могла верить, что непочтительное отношение, которому она нас учила, поможет создать американский рай.
Нынче такое неуважительное отношение ко всему вошло в моду. Но в американский рай уже никто не верит. Да, мне ужасно не хватает Фиби Хэрти.
Теперь – о подозрении, которое я высказываю в этой книге, будто все человеческие существа – роботы, механизмы. Надо принять во внимание, что в Индианаполисе, где я рос, очень многие люди, особенно мужчины, страдали локомоторной атаксией, часто наблюдающейся в последней стадии сифилиса. Я часто видел их на улицах и в толпе у цирка, когда был мальчишкой.
Эти люди были заражены крошечными хищными спиральками-спирохетами, видимыми лишь под микроскопом. Позвонки больного оказывались накрепко спаянными друг с другом после того, как эти прожорливые спирохеты съедали всю ткань между ними. У сифилитиков был удивительно величественный вид – так прямо они держались, уставив глаза в одну точку.
Как-то раз я увидел одного из них на углу улиц Меридиен и Вашингтонской, под висячими часами, сделанными по эскизу моего отца. Кстати, этот перекресток прозвали «Америка на распутье».
Сифилитик стоял на этом распутье и напряженно думал, как бы ему заставить свои ноги сойти с тротуара и перейти Вашингтонскую улицу. Он

Рецензия на книгу: Завтрак чемпионов Курта Воннегута | by Mark Racette

В Завтрак чемпионов Курта Воннегута мы оказываемся в жопе вселенной.

Здесь нет необходимости в тонкостях. Воннегут погружается в свой роман 1972 года с подчеркнутым списком преступлений, совершенных Соединенными Штатами Америки, включая, помимо прочего, лирическую галиматью под названием «Национальный гимн», загадочный «барочный мусор» на долларовой купюре, зверства «1492», и национальной трагедией, которой стало рабство.

И все же он заставляет все это звучать как детская игра, как если бы говорить об этом каким-либо другим способом было бы слишком тяжело для души.

Завтрак чемпионов продолжается в той же манере, одновременно игривой и зловещей, сохраняя при этом классический стиль Воннегута и увеличивая интенсивность во всем. Временами трудно сказать, была ли боль в моем боку вызвана громким смехом над частыми набегами Воннегута на абсурд, или же его душераздирающим взглядом в самое сердце человечества, когда он поднимает занавес и убегает со сцены. туалетной бумаги, все еще свисающей с его голой задницы.

Задница Курта Воннегута.

Ах да, а я упоминал иллюстрации? Как будто письменного слова недостаточно, Воннегут украшает «Завтрак чемпионов» рисунками фломастером, которые он открыто признает гротескными и незрелыми. Иллюстрации насыщают роман комической рельефностью — то есть до тех пор, пока они не перестают быть смешными.

Время от времени один из рисунков Воннегута захватывал мои моральные устои и сильно дергал их, как бы говоря: «Посмотрите на это! Посмотри на это!! Это ваша цивилизация! Это ты!!»

Плохие химикаты Дуэйна заставили его вытащить из-под подушки заряженный револьвер тридцать восьмого калибра и сунуть его в рот. Это был инструмент, единственной целью которого было делать дырки в других людях. Выглядело это так:

В той части планеты, где живет Дуэйн, любой желающий мог приобрести его в местном хозяйственном магазине. Они были у всех полицейских. Так поступили и преступники. Как и люди, застрявшие между ними.

Завтрак чемпионов был написан в 1973 году.

Так зачем кому-то читать книгу, которая заставляет чувствовать себя таким несчастным? Зачем кому-то смотреть на такой яркий свет, что в конце концов он может пожалеть, что не ослеп?

Лучший сценарий для Завтрак чемпионов состоит в том, что незрелый хулиган по имени Америка натыкается на книгу, безрассудно проглатывает ее — как таблетку ЛСД — находит зеркало и теряется в искривлении собственного света , пробуждаясь к кривым линиям на ее лице и природе ее существа.

Воннегут, конечно (и несмотря на то, что он является выдающимся персонажем и голосом в своей собственной книге), знает, что это абсурд. Он разумно убирает свои собственные критерии успеха из самого Завтрака чемпионов . Он разъясняет невероятную природу американского пробуждения двумя способами.

Во-первых, он приводит в свои ряды старого фаворита: Килгора Траута, малоизвестного и неуклюжего писателя-фантаста, который после того, как одолжил свои рассказы порнографическому изданию (чтобы обеспечить страницы-заполнители, сделать журналы толще и повысить вероятность их продажи) , обнаружен злонамеренным миллионером по имени Элиот Роузуотер, который оказался первым, кто обнаружил сочинения Траута. И он большой фанат.

По просьбе Роузуотера Траут направляется на Фестиваль искусств Мидленда (Мидленд — вымышленный типично американский город в Мичигане), который запускает цепочку событий, которые в конечном итоге приводят к тому, что Килгор Траут был признан одним из самые любимые и уважаемые люди в истории. Это диковинное предположение — настойчивое заявление Воннегута о том, что он потерпит неудачу. Настойчивость в том, что для того, чтобы истины, изложенные в этой книге, были серьезно восприняты столь разбитой страной, столь поврежденной планетой, действительно должно произойти чудо.

Во-вторых, так нам говорит Воннегут. Он вполне серьезно относится к идее людей как запрограммированных машин, чьи химические вещества склоняют чашу весов между «нормальностью» и безумием. Я подробно цитирую отрывок из предисловия к Завтрак чемпионов , потому что он так хорошо описывает автора и дар, который он подарил миру. Даром Воннегута была способность превращать самые безобразные ситуации в истории надежды, вызывая у нас не отчаяние, а смех — хотя и нервный — перед лицом невыносимой боли. Мальчиком в Индианаполисе Воннегут часто видел мужчин, страдающих последней стадией сифилиса, двигательной атаксией. В одной из таких встреч мы получаем представление о формирующем опыте молодого Курта Воннегута. Ему предоставляется возможность уйти с отвращением или недоверием, но он выбирает другой путь…

Однажды я увидел одну стойку на бордюре на углу улиц Меридиан и Вашингтон под нависающими часами, которые спроектировал мой отец. Перекресток был известен в местном масштабе как «Перекрёсток Америки».

Этот сифилитик усиленно думал там, на перекрестке Америки, о том, как заставить его ноги сойти с бордюра и перевезти его через Вашингтон-стрит. Он слегка вздрогнул, как будто у него внутри работал на холостом ходу маленький моторчик. Вот в чем была его проблема: его мозги, откуда берутся инструкции для его ног, были заживо съедены штопорами. Провода, которые должны были нести инструкции, больше не были изолированы или были проедены насквозь. Выключатели по пути были заварены или заварены.

Этот мужчина выглядел очень старым, хотя ему могло быть всего тридцать лет. Он думал и думал. А потом он два раза пнул, как хористка.

Он определенно казался мне машиной, когда я был мальчиком.

Америка больна и наша проводка сломана. Мы рождены любить, но запрограммированы ненавидеть. Наша инфекция заразна, и мы находимся на поздних стадиях как болезни, так и отрицания. Наши прогнозы ужасны, и для спасения нас потребуется чудо.

Когда Воннегут сидит в отделении интенсивной терапии, где Америка храпит, пускает слюни и принимает обезболивающие, он показывает нам человечество в целом, человечество внутри и человечество смелого, но в конечном счете нееврейского и заботливого автора. Тот факт, что он делает это с повествованием о людях как машинах, — вот где происходит волшебство. Это странно захватывающее повествование: убедительное и мастерски поставленное.

В катарсическом эпилоге писатель-фантаст Килгор Траут встречает своего создателя. Когда Курт Воннегут подъезжает к Трауту на арендованной машине, пытаясь показать себя своему персонажу, он нащупывает верхний свет автомобиля и промахивается. Вместо этого он включает омыватель ветрового стекла, снова пытается… снова промахивается. В этой сцене очевидны его самосознание и смирение. Для Воннегута нет ничего запретного, включая его собственные причуды и неуклюжесть.

Затем он признается мистеру Трауту в том, что он его создатель, и извиняется за то, что сломал свой разум в клочья. В сцене, которая кажется странно безмятежной после бурного романа, Воннегут объявляет о своей любви к Трауту и ​​о своем намерении заставить его почувствовать «цельность и внутреннюю гармонию, которые я никогда не позволял вам чувствовать раньше».

После Завтрак чемпионов я не теряю надежды. Из всех людей, которые называли Америку своим домом, немногие более расстроены этим, чем Воннегут. Но даже с его проклятым сознанием ему удается снова освежить внутренний покой. Завтрак чемпионов — подарок мистера Воннегута на 50-летие самому себе. В нем он «очищает и обновляет [себя] для самых разных грядущих лет».

Склонность, которую он лелеял, является подарком человечеству: желание попытаться разобраться в этом мире, даже когда он знает, что его усилия обречены с самого начала.

Боже, благослови Курта Воннегута, который запрограммирован писать.

Завтрак чемпионов Курт Воннегут Краткое описание сюжета

Завтрак чемпионов Курт Воннегут Краткое описание сюжета | ЛитЧартс

Курт Воннегут «Завтрак для чемпионов» следует за Килгором Траутом, малоизвестным писателем-фантастом, и Дуэйном Гувером, психически больным продавцом автомобилей, и их случайной встречей на фестивале искусств на Среднем Западе Америки. Килгор зарабатывает на жизнь установкой алюминиевых штормовых окон, но большую часть времени тратит на писательство. Однако он не считает себя настоящим художником, и хотя он является автором более ста романов и двух тысяч рассказов, он никому не говорит, что он писатель. Большая часть работ Килгора публикуется в порнографических журналах, и он никогда не хранит копии своих произведений, которые, как он утверждает, «ненавидит».

Однажды Килгор получает свое первое письмо от поклонников Элиота Розуотера, «эксцентричного миллионера», который считает Килгора величайшим из ныне живущих романистов Америки. Килгор предполагает, что Розуотер просто «какой-то ребенок» или, что еще хуже, психически больной, и мало думает о письме, пока его внезапно не приглашают выступить на фестивале искусств в Мидленд-Сити. «Откуда такой внезапный интерес к Килгору Трауту?» — спрашивает Килгор своего домашнего попугая Билла. Как оказалось, Элиот Розуотер убедил председателя фестиваля пригласить Килгора в обмен на использование его «Эль Греко», картины испанского Возрождения стоимостью три миллиона долларов. Вопреки здравому смыслу, Килгор решает отправиться на фестиваль и подарить им то, чего они никогда раньше не видели, — художника, посвятившего всю свою жизнь «поиску истины и красоты — и не нашедшего дудли-сквота!»

Дуэйн Гувер, с другой стороны, «невероятно состоятельный» бизнесмен из Мидленд-Сити. Его основной бизнес, Exit Eleven Pontiac Village Дуэйна Гувера, известен как одно из лучших мест для работы в городе, но Дуэйн медленно сходит с ума. Психические проблемы Дуэйна отчасти связаны с «вредными химическими веществами», естественным образом присутствующими в его мозгу, но его еще больше усугубляют самоубийство его жены Селии и жизненный выбор его сына Банни, «отъявленного гомосексуалиста». Дуэйн пытается скрыть свое безумие, но по мере того, как его состояние ухудшается, он больше не может скрывать свою болезнь. Дуэйн представляется чрезмерно счастливым и часто начинает неуместно петь. У него часто бывают галлюцинации, и он видит утку, направляющую движение и стоянки, сделанные из батутов. Дуэйн даже начинает навязчиво повторять чужие слова. Тем не менее, никто в Мидленд-Сити, кажется, не замечает, что Дуэйн страдает, и он остается один в своем шикарном доме со своей собакой Спарки и заряженным револьвером тридцать восьмого калибра.

Когда Килгор добирается автостопом до Мидленд-Сити, он сначала останавливается в Нью-Йорке, чтобы обыскать магазины порнографических книг в поисках копий своих сочинений. Он также надеется провести ночь в кинотеатре, потому что он не может позволить себе номер в отеле, а также потому, что он слышал, что спать в кинотеатрах — это «действительно грязные старики». Килгор хочет прибыть в Мидленд-Сити «самым грязным из стариков» и «обращаться с ним как с тараканом». Однако у него никогда не бывает возможности поспать в кинотеатре, вместо этого его похищают и оставляют без сознания в штанах на лодыжках под мостом Квинсборо.

Тем не менее, Килгора это не останавливает, и вскоре он отправляется из города вместе с водителем грузовика, который везет «семьдесят восемь тысяч фунтов испанских оливок». Подойдя ближе к фестивалю, Килгор сталкивается с загрязненной и гниющей сельской местностью — свидетельством разрушенной и умирающей планеты. По словам Килгора, скоро земная атмосфера станет «непригодной для дыхания», что станет концом света. — В любое время, — говорит Килгор. — И давно пора. Килгор считает, что человечество заслуживает ужасной смерти, потому что оно «повело себя так жестоко и расточительно на такой милой планете».

Между тем, по мере того, как Килгор все ближе и ближе приближается к Мидленд-Сити, Дуэйн Гувер все ближе и ближе к безумию. Он словесно оскорбляет своего друга и давнего сотрудника Гарри ЛаСабра просто потому, что Гарри упоминает, что сожалеет о том, что никогда не имел и не усыновил детей. Дуэйн, которого усыновили, сердится на Гарри и оскорбляет его одежду, которую Дуэйн считает слишком серой и приглушенной для продажи автомобилей. Дуэйн продолжает словесно ругать своих сотрудников, и, проведя день в гостиничном номере с Франсин Пефко, его секретарем и любовницей, Дуэйн обвиняет ее в том, что она «шлюха», которая использует его только для его денег. «О Боже, Двейн, — говорит Франсин, — ты изменился, ты изменился». Дуэйн признается, что «сбился с пути», и решает отправиться на Фестиваль искусств и поговорить с «выдающимися» художниками о правде, красоте и смысле жизни.

Килгор наконец добрался до Мидленд-Сити и встретился с Дуэйном в коктейль-баре местного отеля Holiday Inn, но и сам Воннегут вошел в бар — «инкогнито» в зеркальных солнцезащитных очках. Воннегут пришел посмотреть, как сталкиваются его творения, и после неприятного взаимодействия Дуэйн выхватывает роман Килгора «Теперь это можно рассказать» прямо из рук Килгора.

Роман представляет собой письмо Создателя Вселенной Человеку, подопытному Создателя и единственному живому существу со свободной волей. Все остальные — «полностью автоматизированные роботы», единственная цель которых — «расшевелить [его] всеми мыслимыми способами». Дуэйн ошибочно принимает книгу Килгора за реальность, которая, как полагает Дуэйн, прекрасно объясняет его трагическую жизнь. Если все остальные роботы, то его жена не была депрессанткой, совершившей самоубийство, она была просто машиной, запрограммированной на самоуничтожение; Точно так же Банни на самом деле не гомосексуал, он просто машина, запрограммированная таким образом.

Отрыв Дуэйна от реальности заставляет его яростно атаковать Банни — в конце концов, он всего лишь робот — и всех, кто встанет у него на пути. Он даже возвращается в свой дилерский центр и избивает Франсин Пефко своими «плохими химическими веществами, заставляющими его поверить, что она этого заслуживает». В конечном итоге Дуэйн откусывает Килгору кончики пальцев и отправляется в психиатрическую лечебницу, а Килгор, считающий, что «идеи и их отсутствие могут вызывать болезни», становится почитаемым ученым в области психического здоровья, но не раньше встреча с самим Воннегутом.

В конце «Завтрака чемпионов» Воннегут подходит к Килгору и называет себя его «Создателем», а затем освобождает его. «В подобных духовных условиях, — говорит Воннегут Килгору, — граф Толстой освободил своих крепостных. Томас Джефферсон освободил своих рабов. Я собираюсь отпустить на свободу всех литературных персонажей, которые так преданно служили мне на протяжении всей моей писательской карьеры».