«Колдун на завтрак» Андрей Белянин читать онлайн - страница 11. Колдун на завтрак белянин читать онлайн

Колдун на завтрак читать онлайн - Андрей Белянин (Страница 18)

После чего — хвала России-матушке от всех спасённых народов, а нам, казакам, год за годом, поколение за поколением — мир-война-мир-война-мир-война… Да не забывай гордиться, что ты казак, тебе первому честь дадена за веру, царя и Отечество голову сложить! Благо об этом всегда есть кому позаботиться…

— Стоять, руки вверх! — громко донеслось из-за арки, и длинный ствол древней стрелецкой пищали времён Иоанна Грозного высунулся в нашу сторону. Ох ты господи, я и думать забыл, что у нас по пути непременный контрольно-пропускной пункт, а там бес-охранник типовой внешности с уставным мышлением, и покуда не пальнёт — нипочём не пропустит. — Стой, кому говорю! Кто идёт? Куда? С какой целью?

— Опять новенький, — виновато обернулись Моня и Шлёма. — Ща, погодь тут, хорунжий, мы договоримся.

— Я иду, Илья Иловайский, к Хозяйке, по делу, — отодвинув их за спину, нарочито громко проорал я. — Ещё вопросы, служивый?

— Точно Иловайский?! — зачем-то переспросил бес.

Я честно кивнул. Упыри тоже замахали руками в знак согласия.

Бесюган, чеканя строевой шаг и вытягивая тонкие ножки с копытцами, торжественно вышел нам навстречу, снял пищаль с плеча и благоговейно положил её у моих ног:

— На! Ломай чё надо, бей меня меж рогов и иди своей дорогой.

— Э-э… ты серьёзно? — не поверил я.

— Серьёзнее некуда, — уверенно подтвердил он. — Старшие товарищи по смене так и предупреждали: ежели Иловайского встретишь, лучше сам сдайся, меньше плюшек огребёшь. Так чё, штаны перед поркой снимать или так, покуда подзатыльником ограничишься?

— Минуточку, — смутился я, потому как ничего подобного мне тут ещё ни разу не изображали. — Я-то, понятное дело, Иловайский, но разве не твоя прямая воинская обязанность в меня стрелять? Нельзя класть на службу такой прибор с пробором. А ну бери свою артиллерию!

— Я чё, на голову скорбный? — упёрся бес, демонстративно ложась на землю и складывая лапки на груди. — Хошь прибить, так бей, чего ради мне тут героическую гибель изображать? Я с посмертных орденов за отвагу не торчу.

— Бери ружьё!

— Сам бери, только стреляй сразу в сердце, чтоб мне не мучиться. А вы, упыри, маме моей скажите, что мальчик её единственный сгинул смертью храбрых в бою со злодеем Иловайским. Она поплачет, посморкается, но поймёт, куды ж ей деться…

— Вставай, гадёныш! — взорвался я, красный как уже не знаю кто (с макакой сравнивать не хочется). — Или ты в меня сейчас выстрелишь, или я тебя… я с тобой… я тебе…

— Слышь, хорунжий, — просительно подкатился Моня, — ты уж шибко не зверствуй, ну там грохни паренька по-быстрому, и пошли. Своих дел полно…

— А маме его мы доложимся, — поддержал Шлёма. — Вона хоть кисточку с хвоста отгрызём да принесём как свидетельство, в носовом платочке. Вместе с ней и поплачем…

У меня от обиды уже просто слов не было, никакого зла на их доброту не хватает! Я молча поднял охранника, поставил в вертикальное положение, поднял его пищаль, взвёл курок, вручил ему силой и отошёл на десять шагов:

— А теперь стреляй.

— Не буду… — тут же надулся он.

— Стреляй, нехристь немытая!

— Зато живая, — показав язык, отмазался бес. — И вообще, уберите от меня этого психического! Я его боюсь, укусит ещё…

Вот не поверите, быть может, в первый раз моего пребывания в Оборотном городе мне захотелось заплакать от обиды. Так в детстве бывает, когда большие мальчишки дразнят тебя, день за днём обзывая каким-нибудь совершенно нелепым, глупым словом, а тебе деваться некуда. И маме не пожалуешься — отмахнётся, и сам с ними не подерёшься — они большие, и терпеть это день за днём уже нет никакой возможности, так единственным правильным решением остаётся только утопиться…

— Становись ближе, хорунжий, мы его держим! — Моня и Шлёма старательно удерживали вырывающегося охранника, не давая ему бросить ружьё и бежать.

Я качнулся, делая шаг вперёд, и… видимо, это и спасло мою шкуру, потому что пуля чирикнула прямо над ухом, едва не зацепив набекрененную папаху. Боже, а что за глупость я сейчас сотворил? Кажется, самолично разрешил себя убить одному бесу и двум упырям, а зачем? Да так, развели меня, как еврейскую водку кипячёной водой в субботу на Шаббат, да и всё тут…

— Промаза-ал, — с сожалением протянул рогатый недомерок, разочарованно выпуская пищаль из рук. — Зашибись, парни, с такого расстояния детского промазать… Я с себя фигею! Слышь, Иловайский, а давай ещё раз?

Я молча махнул рукой своим кровососам, проходя сквозь арку. Воодушевлённый бес припустил за мной вприпрыжку, продолжая наивно уговаривать на ходу:

— Ты чё, уходишь? Обиделся, что ли? Да я не со зла промазал, меня упыри под руку толкнули… Ну давай ещё разок, а? Вот ей-ей, не промахнусь!

Арка вершила чудеса, рядом со мной уже притоптывал сапожками стройный маленький есаул в парадной форме Атаманской сотни конвоя его императорского величества. Бесы любят яркие личины.

— А хочешь, так сперва ты в меня шмальни? Я тоже как на расстреле постою, мне чё, жалко, что ли… Иловайский, ты, главное дело, так не уходи. Ты права такого не имеешь. Мы ить всей охраной тактику и стратегию на тебя разрабатывали, а ты… Чё ты как этот?!

Ну вот, теперь всё встало на свои места. Я обернулся, не сбавляя шага, пожал охраннику руку, похлопал по плечу и двинул дальше. Моня и Шлёма поступили так же, и, пока убитый нашей вежливостью бес обтекал с жалобным видом, мы уже вышли к крепостной стене с воротами.

— Я этого так не оставлю! — напоследок донеслось за нашими спинами. — Мы с парнями на пиво поспорили! Хана тебе, Иловайский! Лучше сей же час вернись и сам сдайся-а-а…

Ага, как же, своих проблем полно, так чтоб я ещё на каждого ушибленного по темечку внимание обращал? К врачу иди, умник, может, не поздно ещё. Хотя можешь и не ходить, от глупости гарантированного лекарства по сей день не придумали.

А в Оборотном городе всё уже было и проще и понятнее. По улицам мы шли решительно и в основном молча, изредка перебрасываясь короткими фразами по существу. Шумный Шлёма всё никак не мог успокоиться:

— От щурёнок же, ить на пиво поспорил, чё хорунжего грохнет! Да ежели б мы так поспорили, разорились бы уже направо-налево пиво ставить…

— Там опять этот приезжий вампир-вегетарианец с детьми, — прервал его я. — Давайте обойдём, он думает, что при виде меня надо непременно драться. Типа «рашен упырен традишен»…

— А толку-то, вон глянь, как детишки отца впятером гасить начали. Любо-дорого посмотреть, как младшенькая его ногами под рёбра бьёт! Поди, ради тебя так старается…

Мы бы на них и не стали задерживаться, но там ещё вот такое было, прямиком по ходу сюжета!

— Иловайский, не оборачивайся, вон ещё сзади из окошка в тебя тётка косая из арбалета целит. Но она мазила известная, хотя один раз любому свезти может, — на всякий случай предупредил Шлёма.

— Кто — она?! — скрючился от хохота Моня. — Ой, да не смеши… ой-ёй!!! От сук… стерв… коза ребристая, попала-таки в филей!

— Но не в меня же, видать, тётка и вправду мазила, — признал я, помогая упырю выдернуть глубоко засевшую стрелу. — Держись, патриот, больно не будет…

— А-а-а-а-а-а!!!

— Я ж говорил, не больно… Солью присыпать, для обеззараживания?

— А-а-а-а-а-а-а!!!!

Но когда мы вышли к главной площади, так там вообще началось. Место людное, народу хватает, а к физически увечным традициям местные привыкают быстро.

— Чё встали, а? Разошлись, уступили дорогу, не видите, чё ли, хорунжего ведём!

— Да видят они прекрасно. Я же говорил, что при мне драться положено. Вот народ вашего примера и дожидается.

— Это чё ж теперь, нам тоже друг дружку лупить? — не поверил своим ушам бедный Шлёма. — Слышь, Илья, но это же бред, мы тя не первый день знаем. Нехай они все стройными рядами идут перхоть взвешивать, а чтоб мы из-за тебя дрались, так… Моня, ты чё?! Эй! Ай! Ах, вот ты как?! Ну всё, Монька… Получи, получи, получи!

Естественно, толпа завелась с полуоборота, стенка на стенку. Мы же, под шумок обойдя примерно двухквартальное побоище, с шутками-прибаутками и непритязательным уличным юморком положив на мостовых до четверти боеспособного городского населения, дошли и до Хозяйкиного дворца. Там нас ждали…

В том смысле, что на этот раз медные львиные головы приветствовали нашу компанию торжественным рёвом фанфар, а не обливанием огнём на пятьдесят шагов по всей площади. Что уже в общем-то очень даже приятно, согласитесь?

— А-а, Иловайский, заходи! — громогласно оповестил Катенькин голосок. — Упырям стоять тут и ждать, когда помилую.

— Да за что?! — в голос ахнули Моня и Шлёма.

— Да было б за что — уже убила бы! — Львиные головы доходчиво пыхнули чёрными струйками дыма. — Настроение такое, ясно?

— Ясней не бывает. — Два добрых молодца понятливо распластались на мостовой, носом вниз, пятками врозь, копчиком к небушку.

— Я ненадолго, — хоть как-то утешил я.

— Иди уж, минуты разлуки считать будем, — пообещали парни.

…Хозяйка встретила меня, сидя на вертящемся стуле у волшебной книги. Сегодня она была одета в облегающие синие штаны и вязаную кофту на двух пуговицах, а под ней белая рубаха в облипку с рисунком странной зубастой белки, вцепившейся в жёлудь.

— Ну, чего нового? С чем пришёл? Какая проблема, где затык, в чём подвох?

Я без вопросов достал из-за пазухи тряпицу, развернул, вынул сушёную рыбу и положил перед ней на стол. Катенька и бровью не повела.

— Ты что, мне простонародный тест на беременность принёс?

— …?!!

— Обломись, Илюха, не сегодня завтра начнётся, — сурово вздохнула она.

— Что начнётся? — Я привычно взялся за рукоять пистолета. — Ты только скажи, когда стрелять, зорька моя ясноокая, а уж мы расстараемся. Головы не пожалею, а…

— Пустую голову жалеть не надо, это точно, — покивала Катя. — И ещё зорькой меня обозвал, как корову какую-то… Ты что, совсем не въезжаешь в женскую анатомию?

Я чуть было не спросил, на чём и как туда въезжают, но подумал и заткнулся. Тактика оказалась правильной. По крайней мере, она отвлеклась, бормоча о своём…

— Как сейчас помню, началось это дело у меня в двенадцать лет, значит, уже лет десять наступает, представляешь?! Это получается… получается, сто двадцатый раз мучаюсь!

— Ужас, — кое-как выдохнул я.

— А если умножить на пять-шесть дней, то… ваще-э мрак!!!

Я засунул пистолет за пояс, седьмым чувством поняв, что предложение «пристрелить из жалости» вслух озвучивать не стоит. Хозяйка же полностью переключилась на свой ноутбук, пощёлкала, поискала и поманила меня пальчиком.

— Теперь по делу. Смотри. Вот ещё шестнадцать фоток, с разных мест, где видели это твоё привидение. Где два раза, где три, где и целых восемь зафиксированных мельканий у моих ворот. Что скажешь? Типа если есть что сказать…

— А чего говорить? — Я вновь достал пистолет и положил перед ней. — Заряжено серебром, стрелять ты умеешь. Правда, убить его этим нельзя, зато отпугнёшь, и надолго. А там что-нибудь придумаем…

— Не, забирай свой огнестрел, ещё посадят за него. У меня получше идея есть. — Демонически хихикнув, моя любимая достала из-под стола чёрную блестящую трубу на ручке, с длинным шнуром и диковинным дулом. — Во, зацени — фен!

— Помогает против привидений? — не поверил я.

— Честно говоря, шишел-мышел его знает, но… Хочешь проверить? — чуть изменившимся голосом хрипло продолжила она, глядя мне за спину.

Я слишком поздно услышал приглушённое рычание и…

— Только не стреляй! Там шкафчик с дисками и кофейный набор от мамы. Расслабься. Теперь приготовься. Как скажу, прикрой меня грудью, а я дам жару из-под руки. Готов?

Я всей спиной ощущал наличие злобной неземной твари, нагло подкрадывающейся сзади, и знал, что сделать сейчас ничего не могу. Зверю достаточно один раз меня оцарапать, может, даже просто коснуться, и я свалюсь не хуже бедняги Прохора.

— А теперь девочки играют в парикмахерскую!

Повинуясь только её взгляду, я резко развернулся, всем телом закрыв Катеньку, и на миг глаза в глаза, нос к носу оказался с тем самым серым привидением, злобно оскалившим призрачные клыки.

В тот страшный миг я узнал его! И он понял это, но в ту же секунду из-под моей руки вырвался ревущий поток горячего воздуха. Тварь взвыла, словно от ожога, и, метнувшись, исчезла в стене.

— Надо было брать пылесос, а не фен, — несколько самокритично пробурчала моя красавица. — Но ты видел? Видел, как я его? Круто, да? Как в вестерне с Клинтом Иствудом, от бедра, не целясь — трах-тибидох-дох! Скажи, я его уделала, да?!

Я выдохнул. Помотал головой, пытаясь вытрясти из памяти дикий безумный взгляд старого врага… Что же мы сделали не так?

— Я узнал его. Это аптекарь. Тот самый, который перекидывался в гиену. Мы с Прохором его застрелили, но он вернулся.

— Анатоль Францевич? Не может быть! Побожись.

— Мамой клянусь.

— Так любой хачик, спустившийся с гор за солью, скажет и соврёт. А на Библии поклянёшься?

— Да.

— А на Коране?

— Нет.

— А почему? — продолжила было дотошная Хозяйка, но, видимо, ей это быстро наскучило. — Ладно, верю. Мне, честно говоря, это недружелюбное привидение тоже показалось больше похожим на горбатую гиену. Слушай, а что ж тогда за байда, вы ведь его точно грохнули?

— Прохор ему полбашки серебром снёс с пятнадцати шагов. Мертвее некуда! — уверенно припомнил я. — Доставили в село, там ещё все осмотрели, палками потыкали. Решили шкуру не снимать, драная она, так и зарыли на болоте.

— Оборотня? Вот просто так зарыли?! О руссо-казаченто-даунито…

— Не ругайся, — сдержанно попросил я. — Почему просто так? Наши его шашками на куски порубали, так фаршем в яму лопатами и скинули.

— А соусом бешамель сверху не полили? Ну вы просто французские кулинары, блин… — удручённо всплеснула руками Катенька. — Сжечь его надо было, ясно?!

— Теперь да, — кивнул я. — Сейчас сбегаю, подниму хлопцев, выкопаем да сожжём. А можно я эту штуку на время с собой возьму? Для самообороны…

— Фен, что ли? — Хозяйка задумчиво поморщила носик. — Да в принципе ради бога, не жалко. Но куда ты вилку втыкать будешь?

— В… а в… не знаю. У нас таких дырочек в стенах нет. Разве что поросёнка замуровать…

— Кулибин с Павловым по тебе в обнимку плачут, — окончательно утвердилась моя звезда, пряча чудесный фен за спину. — Так выкручивайся. К отцу Григорию загляни, он тебя нормальному аутодафе научит. А то спалите в азарте полсела, а я опять виноватой буду. Ну не я, ты будешь… Рыбу оставь!

— И в мыслях не было, — соврал я, вовремя отдёргивая руку.

Катенька напутственно поцеловала меня в щёку и вытолкнула разбираться с недобитыми врагами. Всё честь по чести, без обид, сам виноват, пойду доделаю…

— Подъём, братцы! — Я пристукнул каблуком сапога над Мониным ухом. — Или задремать успели?

— Не-э, ни в одном глазу, — сонно соврали оба упыря. — А ты чё так быстро-то? Небось и чаю не попили, и наласкаться не успели, и…

Львиные головы предупреждающе рыкнули. Шлёма покаянно сам себя крепко приложил мордой об мостовую, а его дружок лишь быстренько уточнил:

— Чего изволит грозная Хозяйка?

— Сопроводите хорунжего к отцу Григорию. Проконтролируйте, чтоб чачей не злоупотреблял. Выведете наружу и свободны. Вопросы есть?

— Никак нет!

— А у меня — есть. — Катенькин голосок буквально лучился миролюбием. — Вы чего такие белые, в баню ходили, что ль?

— Нет, нет, и что ты, Хозяюшка, — обомлели добры молодцы, прячась за мою спину. — Какая баня, там же, поди, моются, а нам, честным упырям, такое дело строжайше запрещено!

— А чего ж вы такие, ну… чистые?

— Грязные мы! Помилосердствуй, Хозяйка, не срами перед всем городом, ещё услышит кто, камнями же закидают!

— Ладно, проехали, — утробно хохотнуло над площадью. — Доставите Иловайского, и нет проблем, я всё забуду. А может, и не забуду, может, весь город оповещу и гигиеной вас, отступников, замылю насмерть! Кто меня разберёт? Пойду-ка я таблетку выпью, живот тяне-эт…

Моня и Шлёма, не дожидаясь худшего, взяли меня под руки и рванули от Хозяйкиных ворот кавалерийской рысью, с присвистом и подскоком. Я хитро поджал ноги, как малое дитятко, так упыри сами бодро доволокли меня до уродливой груды камней, именуемой храмом отца Григория. По счастью, грузинский батюшка был у себя и, по двойному благоприятному стечению обстоятельств, ещё и трезв. Посему мрачен и немногословен, что, собственно, и отвечало моим сиюминутным интересам.

— Куда в храм прёте с мытыми ногами, э?! — с порога обрушился он на бедных упырей. — Ищё раз придёшь пахнущий мылэм, я тебя отлучу, бабуинов катык! Ходит тут чистый вэсь, храм мне осквэрняет, да…

Моня и Шлёма быстренько поплевали на икону Люцифера и жестами дали знать, что подождут меня за дверью. Отец Григорий нехотя благословил их на дорожку и обернулся ко мне:

— Давай абниму, генацвале!

— У меня пистолет заряженный, — честно предупредил я, ибо знаем мы эти объятия. Прижмёт по-дружески, а сам зубами в шею…

— Абижаешь, — ничуть не обиделся всё понимающий грузин. — Тагда садысь давай, угащать буду.

На каменном алтаре мигом появился кусок мятого сыра, половина аджарского хачапури и гора травы — кинза, реган, тархун, базилик.

— Вина нэт, чачи нэт, чем гостя поить буду, э? Стыдно савсэм, да…

— Я по делу, отец Григорий. — Не съесть совсем ничего было бы невежливо. — Хлеб и зелень возьму, спасибо, а пить мне нельзя — служба!

— Ай! Служба, панимаю. Но галодный нэ воин, давай кушай, дарагой, всё бэри, пожалуйста. А я тебя слушать буду.

— По правде говоря, это мне нужен ваш совет. Проблема в следующем, помните вашего оборотня-аптекаря?

И я вкратце напомнил ему ту историю, когда внешне законопослушный гражданин Оборотного города своевольно превращался в злобную гиену, убивая и людей и нелюдей. Мы с Прохором его остановили, но эта тварь вернулась зыбким привидением и вот теперь пытается отомстить всем виновникам своей смерти. Хозяйка считает, что мы его неправильно похоронили. А как надо-то?

— Лаваш бэри, сыр бэри, — нестрого прикрикнул отец Григорий. — Будешь кушать, я гаварить буду. Такой вапрос — нэпростой вапрос, да…

Я кивнул, послушно набивая рот.

— Труп выкопай, он плохой савсэм, пахнуть будет, фу-у… А ты не нюхай, да! Ты лицо башлыком завяжи, дыши и радуйся. Потом всё на кастёр палажи, но не шашлык жарить, нэт! Хитро палажи — сначала асиновые драва, патом крэстом на них рябину зелёную, как ткемали. Сверху звэря клади, глаза ему закрой, и многа сена свэрху. А патом из сухой берёзы дравами аблажи, и ах как харашо будет! Башлык развяжи, пой, пляши лезгинку, из писталетов стрэляй, да! Агонь бальшой будет. Очень бальшой! Греться не надо, надо сматрэть — если дым чёрный, то харашо будет. Если серый, значит, мало асины было, ещё раз жги. А если на тебя дым пайдёт…

— Я в сторону отойду.

— Ай, маладец, — искренне порадовался за меня добрый грузинский батюшка, размахивая во все стороны клювастым носом, так что я даже посторонился. — Умный такой, да! Люблю тебя, дай пацелую, как брата!

— Кунаки не целуются. — Я вновь пресёк его хищные объятия. — Но вина вместе выпьем. Как в следующий раз приду, с меня донское красное.

— Вай, что за вино, э-э? Донское, да? Это рэгион? А красное это цвэт, да?! Саперави пить надо, хванчкару, киндзмараули, цинандали, напареули, — опять-таки не обидевшись, пустился перечислять он, но договорить не успел, в двери без стука влетели Моня и Шлёма:

knizhnik.org

Колдун на завтрак читать онлайн - Андрей Белянин (Страница 11)

— Поогрызайся мне ещё тут, — сурово посоветовал я. — Если кто в Оборотном городе сказал, что с Иловайским договориться можно или запугать, так не верь, брехня это. Я вашего брата рогатого бил и бить буду без малейшей жалости! А теперь спрашиваю в последний раз: кто послал?

— Ве-эдьма-а…

— Рыжая? Мамзель Фифи? На одну ногу прихрамывает, а морда как у пёстрой собаки?

— Она-а… самая… сука…

— Кто бы спорил… — согласился я, предпочитая думать, что этим нехорошим словом бес обозначил подославшую его ведьму, а не меня. Но на всякий случай упёрся ему рябиновым прутом в кадык. — А Птицерухов у нас где?

— Не знаю-у, — огрызнулся бес, заливаясь злыми слезами, но боясь даже пошевелиться.

— Сейчас палку в глаз воткну, — без зазрения совести соврал я.

— На свадьбу он собирается-а-а! Тебя дожидаться будет…

— Ну вот, другое дело, а говорил, что не знаешь. — Я отошёл в сторону, помахивая прутиком. — Спасибо за информацию, как говорит одна краса ненаглядная. А ты иди себе с богом…

Сколько мне известно, худшего пожелания для нечистой силы и придумать трудно. Бедного бесюгана аж перекорёжило от такого тёплого напутствия, но он кое-как приподнялся, стал на одно колено и уточнил:

— Могу… уйти?

— Валяй.

— А ты в спину ударишь?

— Делать больше нечего. Сказано тебе, вали отсюда…

— Благодарствуй, казачок, — злобно ухмыльнулся он щербатым ртом, быстренько откатывая в сторону. — Потешился ты надо мной… Не ожидал такого. Всякое слыхал, да думал, враки, не бывает таких людишек. Чтоб не святой монах, а простой человек…

— Много говоришь. — Я подобрал брошенные вожжи и сел на кучерское место.

— А ты уж думал, что я так просто уйду?! — Нечистый захохотал самым противным образом, в его окровавленной пасти прямо на моих глазах выросли новые зубы, острее прежних. Он хлопнул в ладоши, и кладбищенская земля зашевелилась. Собственно, чего и следовало ожидать…

Могилы начали осыпаться, кресты и надгробные камни заваливаться на сторону, а слева и справа стали вылазить на свет божий, под сияние лунное, недоразложившиеся мертвецы и неупокоенные скелеты. Не то чтобы так уж много, с десяток, не более, и не то чтобы очень уж страшные (я-то всякого насмотрелся), но активные, как заразы, и шустрые до дрожи. Они все, кто быстрей, кто медленней, ринулись на нас, по-волчьи пытаясь унюхать тёплый человеческий запах безносыми дырками.

Кобыла испуганно всхрапнула, подавая задом. Бесюган сцапал её за гриву и злобно прошипел:

— Вырваться думаешь? Ан не быть по-твоему!

В один миг он уродливой чёрной птицей подпрыгнул вверх, завертясь винтом, и с размаху хлестнул сивую лошадь уродливым хвостом прямо в лоб! И исчез… даже пыли от него не осталось.

— Храни нас, Царица Небесная, — чинно перекрестился я.

А кобыла повернула голову, безумно знакомо оскалилась и подмигнула:

— Что ж, такого поворота ты ведь не ожидал, хорунжий?! Ныне я твоей лошадкой побуду, а на мне где сел, там и слез. Нехай тя скелеты погрызут, а я уж потом своё возьму!

— Да-а… я, конечно, думал, как выкручиваться буду, но… — честно признался я, наматывая поводья на кулак и вздымая рябиновый прут. — Но вот ТАКОЙ помощи от нечистого духа даже не ожидал, это точно!

— В смысле? — не поняла кобыла, то есть бес, который в неё вселился.

— В смысле большое тебе спасибо, — не стал объяснять я, а с размаху огрел её прутом по крупу.

Недалёкий бес взвыл дурным голосом и, взвиваясь на дыбы, взял с места в галоп. Я твёрдой рукой держал вожжи, направляя его на выползшую из могил нежить. Хрупкие кости ничего не понимающих скелетов только и хрустели у нас под тележными колёсами. Кому иссохших мозгов хватало, те быстренько закапывались обратно. Но повезло немногим…

Дав по кладбищу два круга почёта, я погнал беса к селу. Ни на минуту не выпуская поводьев, хлеща его прутом без всякой интеллигентской жалости, не позволяя ни передохнуть, ни опомниться. В общем, телега летела со скоростью пробки от шампанского, и до указанной на горизонте хаты девки Маньки мы долетели в предельно короткое время. Компенсировано было всё — и задержки в пути, и разборки с бесом, и пляски на погосте с мертвецами, и иное-прочее. Сивая кобыла упала на колени прямо перед невестиным плетнём, а я, быстро спрыгнув, подошёл к ней, строго заглянув в глаза:

— Сам уйдёшь или добавить?

— Сми-и-луй-ся-а…

С узды, вместе с хлопьями жёлтой пены, выпал махонький, не больше пятачка, чёрный бес в крайнем изнеможении, пытаясь найти хоть какую-то мышиную норку, дабы спрятаться. Я немного наподдал ему сапогом (получи, враг рода человеческого!) и, лишь убедясь, что он по параболе ушёл к звёздам, потрепал по мокрой шее пришедшую в себя кобылу. Уж животное-то по-любому ни в чём не виновато…

— Жених! Жених от-то приехал-ста! — истово завопил кто-то.

Тут у меня начинается вторая глава свадебных приключений. Я отбросил за спину совершенно измочаленный рябиновый прут и помог набежавшим девкам кое-как выгрузить из телеги безмятежно пьяного Петрушу. Только после этого из-под сена показались две совершенно седые головы моих провожатых…

— Чё то было-то, ась? — сипло выдохнул самый храбрый.

— Да ничего особенного, — отмахнулся я. — Идите в дом, выпейте немного, и всё пройдёт.

— Дак ить… скока ж выпить надо, чтоб такое позабыть? — заплетающимся языком уточнил второй.

Я пожал плечами, мне и кружки чаю достаточно, а их впечатлительным натурам, думаю, по ведру-полтора мутного, нечищеного самогона. Он и цепляет крепче, и по шарам лупит знатно, и наутро в голове вообще ни одной мысли, память отшибает напрочь. Что в данном случае, согласитесь, скорее только во благо для неустоявшейся психики…

Парни переглянулись и, не сговариваясь, вывалились из телеги, бегом бросившись в хату. Уверен, они последовали моему совету на все сто, да ещё с перевыполнением. Я же вошёл в гостеприимно распахнутые двери чинно и благородно, как подобает истинному свадебному генералу.

Когда надо, изобразить «его превосходительство» на самом деле не так уж и трудно, а я-то на дядюшку почитай не первый день, не первый год по службе любуюсь. Главное, войти молча и встать в значимой позе. Сурово сдвинуть брови и раздувать ноздри, чтоб и в перепачканном мелом мундире форс держать…

— Батюшки-светы, нешто то и есть сам Иловайский? — На меня поражённо и зачарованно уставилась вся хата. Три десятка гостей, трезвеющий жених с начинающей пьянеть невестой, дружки да сваты, родители с обеих сторон, старики с трясущимися бородами, любопытные дети и даже вытаращившая круглые глаза серая кошка, умывающаяся лапкой на подоконнике. Повисла долгая, как говорят в Париже, сценическая пауза…

— Совет да любовь молодым! — чуть наклонив голову, поприветствовал я честное собрание. На первый взгляд Птицерухова среди них не было. Либо бес соврал, либо цыганский колдун запаздывает, вполне возможны оба варианта.

— Ой, та шо ж вы стоите-то? — грудным малоросским распевом кинулась ко мне мать невесты. — Та проходите же, та садитесь, будь ласка! От же горилочка, и потрошки, и бураки варёные с чесноком, и огурчики с хреном, и усё! Та не журытися, накладайте ж себе сами, за-ради бога!

— Спасибо. — Я позволил усадить себя на почётное место, слева от бородатого старосты, с правой стороны от молодожёнов, пристально держа под обзором входную дверь. Тот, кого я ждал, не мог не явиться, он же сам меня спровоцировал, и я был готов. Не ко всему, но был. В любом случае врасплох Птицерухову уже никого застать не удалось…

— Матушка, батюшка, там у ворот колдун стоит! Страшны-ы-ый! — уже через полчаса взвился под потолок тонкий девчоночий крик, перекрикивая пьяное хоровое «горько!»…

— Кто посмел, а? — грозно окая, нахмурился староста калачинцев, под столом пихая меня костистым коленом. — Нам их колдовство не ко столу, у нас-от, поди, свой заступник есть, православный, Илюшенька свет Иловайский! Так пойди, скажи-тко колдуну, чтоб восвояси шёл. Нам он ужо не надобен!

Ага, как же, уйдёт он. Вот специально из табора сюда притащился за пять вёрст, чтоб постоять у дверей, получить отказ, вежливо пожать плечиками, отпардониться и отвалить, да?

Девонька с жидкой жёлтой косой и возрастной прыщеватостью метнулась на выход, махнув серым подолом сарафана, но не успели все хором проорать очередное «от теперь сладко-о!», как вмялась обратно, визжа от переполняющего её энтузиазма:

— А он сказал, что не уйдёт, и всё тут! Да справа и слева от колдуна волки огромаднейшие, страшные, как из самой преисподней! Глаза синие, зубы белые, а по загривку чёрному алое пламя так и бегает…

— Чого хочет-то? — опережая меня, вопросил староста.

— Говорит, ежели невеста к нему с поклонами не выйдет да жених подарками не откупится, — он здесь всю хату подпалит!

— Господь милостив! — Не растерялся калачинский староста и повернулся уже ко мне: — Что делать-то будем, ась?

— Пожарных звать, — буркнул я, вставая из-за стола. Хорошо хоть посидел недолго, ненавижу драться на сытый желудок, тяжело и особого желания побеждать нет, так… лишь бы отвязаться.

— Ой, лышеньки, — ахнула мать невесты, дородная как пышка, с добрейшим лицом и мягкими формами. — От нешто хлопец один супротив злодия пойде? Ой, та шо ж ему никто не поможе…

— Нельзя-а, — успокоил её муж, щуплый до нереальности, высунув хорьковую мордашку из-за миски с квашеной капустой. — Дура ты, баба, то ж сам Иловайски-ий! К нему с помощью лезть, тока под ногами путаться. Да и обидится ещё, чего недоброго-о…

— Есть идея, — встал кто-то из гостей, широкоплечий и рослый, как Голиаф. — За Иловайского надо выпить!

— Дай ему Бог всего и всяческого, — единодушно согласился народ, вздымая глиняные стопки.

Я вышел наружу не оборачиваясь и ни на кого не надеясь. Всё правильно, меня ж не на свадьбе сидеть приглашали, а охранять их мероприятие от всяческих проблем и невзгод. Вот этим мне прямо сейчас и придётся заниматься. Где там наша милая бабушка с домашними щенками?

Выйдя из хаты, я поправил папаху, вдохнул всей грудью свежий ветерок с тихого Дона. Звёзды над головой светили всё так же ярко, а вот луна заметно порозовела, словно бы по-упырьи напившись чьей-то тёплой крови. Прямо в воротах, скрестив руки на груди, без личины, то есть со своим собственным видом, стоял худощавый мужчина в чёрном одеянии, с белым шарфом на шее. Он сконцентрировал на мне полный высокомерия взгляд и небрежно бросил:

— Уходи отсюда, хорунжий.

Я широко расставил ноги, демонстративно зевнул, почесал поясницу и вопросительно кивнул, дескать, что-то ещё?

— Значит, выбраться сумел, не проткнул тебя пикой твой денщик, а жаль… — вновь начал колдун, переходя от мирных предложений к неприкрытым угрозам. — Да только зря думаешь, что на вас, характерников, никакой управы нет. Ты ведь сквозь личины видеть обучен?

Я сплюнул через левое плечо, запрокинул назад голову, полюбовался на созвездия и ободряюще подмигнул собеседнику — в смысле дальше продолжай, чего ещё скажешь?

— Обучен, вижу, — уже нервно скрипнул зубами злодей. — Да только, знаешь ли, Фифи заметила, что вот никакими иными талантами тебя не наградили. Силы могучей ты не имеешь, казачок… А одного умения сквозь личины смотреть мало. Чем оно тебе поможет, когда звери мои твои глазоньки клыками острыми выгрызут, а?

Из-за спины Птицерухова бесшумно вышли два матёрых зверя. Шестилетки, здоровущие, рослые, шерсть как бурка осетинская, в которой пули вязнут, клыки как ножи полированные, а в глазах неутолимая жажда крови плещется…

— Боишься? Правильно, — торжествующе заломил бровь Птицерухов. — Да только поздно. Возьми его, Серый!

Ну не совсем серый, скорее в подпалинах, левым глазом косит, и переднего зуба нет. Я сразу его узнал, тот самый, что у нас лошадей воровал. Стоит себе на четвереньках, как дурак, пасть на меня оскалил, думает, весь из себя страшный-престрашный волк. Нашли себе на растерзание Красную Шапочку, клоуны ярмарочные, за три копейки оптом…

— Ой, боюсь, боюсь. — Я сделал испуганное лицо, отводя правую ногу назад для прямого удара.

«Волк» бросился на меня с леденящим душу воем! Как ему казалось, очень быстро, но как по мне, так возрастной цыган на четвереньках уж точно не орловский рысак и повышенной резвостью не отличается. Я крутанулся на левой пятке, уходя с линии атаки, и носком правой с размаху вдарил ему под ребро! Конокрад аж перевернулся в воздухе, откатился на три шага в сторону, скорчился и затих, по-собачьи дёргая «лапами». Не, жить будет, но встанет минут через десять, не раньше, а минимум три ребра дураку придётся серьёзно лечить…

— От ить он каков, наш-от Иловайский! — покровительственно прогудел староста, появившись в дверях с двумя мужиками и выпрыгивающей из-за их плеч любопытной девчонкой.

Птицерухов поднял кулаки к небу и испустил такой ужасающий рёв, что крестьяне тут же дали задний ход, чем попало баррикадируя дверь. Разумный ход, потому что ситуация стала накручивать обороты…

— Волка-то ты одолел, но вот как с медведем справишься. — Тощий колдун явно работал на публику, зная, что его слышат и видят. — А тебе самому быть по воле моей… да хоть зайчиком! А-ха-ха!

К его чести должен признать, что демонический смех мужичок отрабатывал не по одному разу, а на публику оно, конечно, действовало отпадно. Второй волк, чуть прихрамывающий, с золотой серьгой в ухе, встал на задние лапы, встряхнулся, покрылся буграми мышц и с рыком, качаясь из стороны в сторону, обернулся здоровенным медведем-шатуном, словно бы специально поднятым с зимней спячки. Народ в хате прилип носопырками к стеклу, о свадьбе и думать давно забыли, тут куда более интересные зрелища разворачиваются. Война колдунов — это же для всего Калача на Дону эпохальное событие, на сто лет вперёд внукам пересказывать…

— Гля, гля, деда, а казачок-то и впрямь зайчиком обернулся! — раздалось за моей спиной.

— Чую, прогадали мы с ним-от, — философски признал староста. — Но ништо, и второго колдуна напоим, дак он-от умилостивится. Осталась самогонка-то, поди?

Второй цыган был куда умнее или же опытнее первого. В образе медведя он, разумеется, смотрелся внушительнее, но и сам по себе был покрепче предыдущего. К тому же в его левой руке хищно сверкнул короткий цыганский нож, острый как бритва. Это погано, даже очень. Один раз даже вскользь такой «мистикой» кровь отворит, и не всякую рану зашить успеешь. Надо было саблю дедову брать, а так…

— Кончай его, Семён, — сквозь зубы приказал Птицерухов.

Я сунул руки в карманы и ждал.

— Дедушка, а зайчик-то храбры-ый…

— Ну дык на то он и зайчик. Сперва храбрый, а как мядведь пасть-то раззявит, дак и мокрого пятнушка от него не будет…

Цыган тоже решил зазря не рисковать и бить один раз, но чтоб наверняка. Он кружил вокруг меня скользящими шагами, и на его лысине блестели под лунным светом капельки пота, словно стеклянные бусинки. Я вытащил руки, зажав в правом кулаке пригоршню соли. Теперь всё зависело от реакции и точности броска. У «медведя» были очень неплохие шансы, но колдун всё испортил сам…

— Чего тянешь, насади ему штырь под дыхало! Убей его, убе-э-эй!

Цыган отвлёкся на полный ненависти вопль и ударил впопыхах. Лезвие ножа, видимое всем как «медвежий коготь», чудом не задело мой бок, но и я не дремал — соль полетела противнику прямо в выпученные глаза, и…

— Мамочки! Мама-а-а, царица небесная, — взвыл «медведь», бросаясь наземь и закрывая морду лапами. — Ослеп я! Совсем ослеп! Погубил меня хорунжий, ай-яй как погубил! Зрения лишил напрочь… Воды, воды мне-э!

— Дебилы, угораздило же связаться, — тихо простонал Птицерухов, когда несчастный всё же вскочил на ноги и ринулся на поиски колодца, но, ничего не видя, влетел лбом в забор. Забор оказал вроде бы пассивное сопротивление, но вполне действенное. Мишка опрокинулся на спину и уже не встал, на его лбу зрела могучая, не еловая, не сосновая, не кедровая, но шишка!

— Ой, дедушка, а зайчик-то медведя одолел…

— От-то ж, девонька, даром мы, чё ли, зайцу деньгу-то платим? — удовлетворённо резюмировал староста.

Добрейшие люди, слов благодарности на них не хватает, умеют согреть душу…

— Ну что, один на один? — Я исподлобья посмотрел на колдуна.

— Не спеши, казачок, не спеши. — Птицерухов ещё раз взмахнул руками, и народ в хате испуганно ахнул:

— Пожар!

Судя по всему, из меня попытались изобразить столб пламени, и наверняка у него опять получилось. А ничего страшнее огня для нашего крестьянства не было и нет, сейчас все ударятся в панику, затопчут своих же и…

— Таки шо ви шумите? Можно подумать, тут уничтожают Содом и Гоморру, — раздался за моей спиной характерный голос старого еврея. — Один-единственный локальный очаг возгорания, плеснём из любой ёмкости, и его нет. Смотрите на раз!

Я даже вякнуть не успел, как этот чёрт вылил на меня ведро воды. Холодню-у-че-эй! Зато чары смыло вмиг.

— Значитца, не горим, да? — неуверенно топчась в дверях, признали староста, батя невесты и её маманя, уже начавшая выносить узлы с вещами. — И казачок-то живой. Хорошо-о-о!

— А мог быть полный цимес. — Чёрт панибратски затолкал всех обратно. — Таки я чую, шо здесь есть причина на предмет выпить рюмочку, и не одну. И что-то мне говорит, что ви уже на то дозрели…

— Чёрт, — злобно сплюнул Птицерухов, вновь поднял руки, но я уже просто не стал ждать, пока он сотворит какую-нибудь очередную пакость.

— А ну иди сюда, сучий сын! — Я в два прыжка встал перед ним, выхватив из-за голенища нагайку. — Думал, просчитал меня, да? Вражий потрох! Я ж таких колдунов, как ты, ем на завтрак!

— А-а-у-у! — по-бабьи взвыл он от первого хлещущего удара, но нагайка не останавливалась…

— Узнал, что я сквозь личины вижу, а большего не умею? Да мне большего и не надо. Довольно рожи ваши истинные видеть, нечисть поганая! Но зато и я тебя раскусил — ты тоже не больше моего умеешь. Я сквозь личины вижу, а ты их накладываешь! Одним обманом живёшь, и вся твоя власть — сплошная иллюзия! А без этой власти что ты сам можешь? Кто за тебя постоит? Фальшивка ты и есть, за что тебе и урок. Будешь впредь знать, как у казаков коней красть! Будешь?! Личины на всех подряд накладывать будешь? Головы невинному люду морочить будешь?!

Цыганский колдун упал на землю и, визжа, пытался уползти под плетень от моей нагайки, но меня понесло! Я порол его, не глядя куда и как, потому что, если к такому вот гаду хоть на миг проявишь обычную человеческую жалость, он не успокоится. Либо сейчас всю дурь выбью, либо…

— Я больше не буду-у-у! — наконец взвыл он, заливаясь злыми слезами.

И в тот же миг словно незримая сила сковала мою руку, нагайка так и замерла на взмахе, ударить его ещё хоть раз я уже не мог. Не сумел. Потому что нельзя, раз так просит человек, видать, дошло, а?

Я сунул плеть за сапог, выдохнул, снял папаху, вытер лоб и развернулся спиной:

— Бог тебе судья…

Не знаю, что это было, какое-то седьмое чувство, но перед глазами на долю секунды возник странный образ: побитый Птицерухов мстительно хватает брошенный цыганский нож и бросается мне на спину. Я словно бы увидел всё это. Обернуться даже не пытался, не успел бы по-любому, как ни верти. Лишь выпрямился, чтоб смерть принять не сгорбившись, как старик, но… удара не последовало. Вместо этого раздался тихий хлопок и донельзя мерзостный голос объявил:

knizhnik.org

Колдун на завтрак читать онлайн - Андрей Белянин (Страница 17)

— Э-э… куда?!

— Мыться! — безапелляционно отрубил Фёдор Наумович, вырываясь и уходя по своим делам. — И если ещё раз увижу-с таких свинтусов в расположении полка, доложу генералу, чтоб непременно выпорол-с! Надо же так себя запустить?! Это же просто упыри-с какие-то…

Я молча уступил дорогу нашему медицинскому светилу. Так, значит, мало того что Прохор всё ещё болен, в моё отсутствие ещё и Моню со Шлёмой в баню отправили, под конвоем, замыться насмерть?! А у меня всегда было стойкое ощущение, что от мыла душистого нечисть просто дохнет. Вот оно мне упёрлось — выносить свежевымытые трупы, выкапывать ямку за огородами, хоронить без почестей…

Собственно, и далеко-то с нашего двора идти не надо: за конюшней маленький сарайчик с печкой и вмурованным в старые кирпичи чугунным котлом. Грей воду, скребись мочалкой, хлещись вениками, не бог весть как, но отмоешься. Для русского человека добрая баня не только залог чистоты и здоровья тела, но нечто более сакральное. Это как бы ритуальное омовение души, бросание себя то в жар, то в холод, проверка на сердца прочность, укрепление духа и дарование свежего взгляда на реальности окружающего мироздания. Не только в бытовом, но, пожалуй, и в надзвёздном, кармическом смысле…

И вот из дверей этой, с позволения сказать, всеочищающей баньки, крепко держась за руки и почти не касаясь ногами грешной земли, выпорхнули мне навстречу два чистых ангела в длинных белых рубахах. Я не сразу их узнал. Да что я, вымытых Моню и Шлёму вообще никому узнать было невозможно.

— Прости нас, хорунжий, помираем мы… — напряжённо светлея лицами, доложились оба. — Твой врач-вредитель знал, как нашего брата добить. Силком в баню отправил, в горячей воде прополоскал, чистую одежду подсунул, ногти топором обрубил, и на ногах тоже-э…

— Ну и с чего помирать-то? — сделав невинные глаза, спросил я. — Гляньте на себя в зеркало, хоть на людей похожи стали. Радоваться надо, может, у вас жизнь только начинается!

— Ты чё, ещё и издеваешься? — со стоном взвыл Шлёма. — Нам среди людей жить невмоготу, еда сама по улицам бегает, свежей кровью манит, аж скулы сводит…

— А в Оборотный город тоже нельзя, — скорбно подтвердил Моня. — Нас там за такое банное мытьё с полной гигиеной свои же в единый миг убьют как изменников. И правильно сделают, кстати!

— Ну-у… найдите лужу, да и запачкайтесь снова, делов-то?

— Снова?! Да ты видел, какие мы грязнющие были? У нас же, поди, не простая грязь, а вековая! Не один год стараниями бдительно культивированная и взлелеянная! Таковую с наскоку в мутной луже не обретёшь. И вообще, шоб ты знал…

Шлёма осёкся. Заглянув в ворота, к нам заспешила босоногая кроха лет шести, с тощей косичкой, в синем сарафане, прижимая к животику крынку молока. Глянула на меня, но обратилась к упырям:

— Мама велела вам молока дать. А ей Наумыч так велел. И вам велел пить. Нате!

Шлёма присел на корточки, вытер набежавшую слезинку, забрал крынку и осторожно погладил малышку по русой головке. Девчонка смешливо фыркнула, тряхнула косой и гордо упрыгала назад с чувством выполненного долга.

— Может, отравлено хоть? — безнадёжно вздохнул Моня.

Я отрицательно покачал головой:

— Вряд ли. Лекарь у нас человек пьющий, но хороший, о больных заботится, как о своих детях. Так что пейте, хуже не будет.

— Хуже некуда, — фатально переглянулись кровососы и при мне честно распили крынку парного молока в две хари.

Я же направился к зашевелившемуся под тулупом Прохору:

— Как ты?

— Синяки да боли, да в колене колет, ещё жар да простуда, а так живой покуда, — неторопливо пробормотал старый казак. — После напитка горячего от Катеньки твоей в груди дыханию вроде и полегче стало. Однако ж с ногою — дело плохое, разве для интересу отрубить её к бесу?

— Раз уже рифмуешь, значит, поднимешься, — с полной уверенностью улыбнулся я. — На вот, на шею надень, батюшка образок святого Варфоломея из церкви передал.

— Спасибочки ему. А ты что, за моё здоровье свечи ставить бегал?

— Ну, не только, — соврал я, решив церковную свечку пока не отдавать. — Посоветовался с умным человеком насчёт нашего привидения.

— Небось сказали, мол, молиться больше надо, а пить меньше, тогда и привидения кусаться перестанут? — хмыкнул он, но образок на шею повесил.

— Ты, главное, спи больше, пей чай с малиной, пропотевай, — уклонившись от прямого ответа, продолжил я. — Катя говорила, что поищет тебе ещё более сильное лекарство. А о службе не думай даже, с дядей я переговорю, а по конюшне сам отлично управлюсь. Если что, упыри помогут, они сейчас всё одно безработные.

— Ты бы обернулся, хлопче…

— Э-э… — Я не сразу расслышал стук копыт, но зато теперь, даже не оборачиваясь, знал, кто приехал. Надеюсь, Моня и Шлёма догадались унести свои задницы в безопасное место, казачьи генералы с нечистью особо шутить не любят. Ну а мне оставалось лишь выпрямиться и козырнуть навстречу тяжко сползающему с седла своему прямому начальству.

— Где тебя вечно носит, Иловайский? — Даже не дожидаясь ответа, дядя похлопал меня по плечу и шагнул к Прохору: — А ты лежи, не вставай.

— Да я и не сбирался, — честно ответил мой денщик. Ему так можно, они с дядей — погодки…

— Лекарь забегал, сказал, что шибко болен ты. Правда, чем, не сказал. Ну хоть лечишься-то?

— Бог не без милости, казак не без счастья, — болезненно морщась, пробормотал Прохор. — Племяш твой вон порошок чудодейственный мне добыл, жар спал вроде… Да поднимусь я, чё мне сделается…

— И я про то, — важно кивнул мой именитый родственник. — На лекарствах не экономь, вот рубль мелочью, бери, плати, коли придётся. Фёдор Наумыч обещался завтра поутру губернаторского врача приволочь.

— А надо ли?

— Надо, и не спорь тут. Тебе ещё воспитанника своего женить, как поднимешься, на смотрины поедешь.

Верный денщик вытаращился на меня, я на дядю, дядя на араба, едва ли не целиком высунувшегося из стойла и любопытно навострившего уши.

— Да что ж… — осторожно приподнялся на локте Прохор. — Нам женитьба не беда, мы за юбкой хоть куда! От судьбы-то не уйдёшь, раз невесте невтерпёж.

— Ты… повыражайся у меня тут! — по-детски впал в обидки дядюшка, грозно топорща густые усы. — Думай, о ком языком мелешь, это ж губернатора Воронцова дочь, а не хухры-мухры…

— Молод он ещё жениться, у самого молоко на губах не обсохло. Да и не по чину простому хорунжему в дворянскую семью лезть.

— А то мы, Иловайские, не дворяне?!

— Да он ещё и креста ни одного толком не выслужил, ни медали, ни ордена не имеет, вот уж опозорится перед губернатором сватовством таким. И там за ровню не примут, и дома маменька с аристократической сватьей за один стол сесть постесняются!

— Да маменька только рада будет его с шеи сбагрить, балбеса переспелого! И не сметь мне тут иную политику гнуть. Сказано, быть ему воронцовским зятем, и слово моё крепко! Чай, не ты, а я покуда ему заместо батьки!

— За отчима ты ему, баран упрямый!

— Да кто ты есть, чтоб мне перечить, пёс старый?!

— Ау, браты-казаки, — успел я влезть между ними, пока словесная перепалка не перешла в рукопашную стадию гражданской войны. — А лично моё мнение никого уже не интересует? Ну хоть чисто гипотетически, а?

— Ты ещё со мной поспорь, Иловайский, — рявкнул дядя, фыркнул, как надутый бобр, и, тяжело переваливаясь на ходу, вернулся к своей лошади. — Сам девицу видел? Видел. Хороша она? Хороша. И умна, и красива, и на фортепьянах играет бодренько Шубертов ихних с Моцартами всякими. А чтоб с губернаторским домом не породниться, так уж и вовсе дураком полным быть! Чё те ещё надо, кобеляке?

— Я другую люблю.

— Катерину свою учёную? — Седой генерал, не касаясь ногой стремени, птицей взмыл в седло. — Ну а любишь, так чего не женишься? Вот то-то и оно…

Я прикусил язык. Крыть и вправду было нечем.

Уже за воротами, обернувшись на скаку, дядя придержал коня и напомнил:

— А Прохора лечи! За денщика с тебя спрошу, ты чином выше!

Пыль взвилась столбом, а когда наконец осела, любезного моего родственника Василия Дмитриевича и след простыл. А чего ж, он высказался, наш ответ ему до фонаря, вот и поехал себе по ветерку к тому же губернатору на кларет. И какой чёрт подсуропил этой красе-девице припереться на смотрины в расположение полка?!

— Ну и… — Я поднял взгляд на Прохора, тот скорчил недоумевающую мину, типа уж он-то тут точно не при делах.

Ладно, спросим других…

— Эй, соучастники, вылезайте, я знаю, что вы тут!

— Ага, куда мы отсель скроемся. — Из-под сеновала мигом показались две лысые башки, облепленные соломинками. — Ох и грозен у тебя дядька, Иловайский! Моня аж чуть под себя не…

«Бац-бац!» — прервал Моня обличительную Шлёмину речь двойным подзатыльником.

— Мы так поняли, что тебя тут почти насильно женят на хорошей партии. Имей в виду, Хозяйке оно не очень понравится, а она в гневе неприятная-а…

— И мне тоже губернаторская дочка не по всей площади тела мёдом вымазана, — утомлённо пробурчал я, опускась на чурбачок у постели моего старшего товарища.

Оба упыря присели рядом на корточки, словно отдыхающие татары. Общее молчание длилось недолго…

— Не плачь, дитя малое с грудью впалою. Всё твоё горе не больше моря и озера не глубже, да и просто лужи. А вот выйдет солнышко и высушит до донышка!

— И как у тебя, дядя, такие рифмы в голове складываются? — ковыряясь в ухе, завистливо протянул Шлёма. — Очень умный поди, да? Научил бы, что ли…

— Я тебе, упырю, последний раз говорю, потом вдарю раза, чтоб не лез на глаза!

— Ой, любо-то как… — размякли уже оба кровососа, одному вообще нравилась поэзия, а другому именно последнее четверостишие.

— Но ежели серьёзно, — повернулся ко мне старый казак, — то бежать тебе надо, паря.

— Куда? — болезненно поморщился я. — В Оборотном городе мне только как суповому набору рады, к матушке до хаты возвратиться нельзя, в станице дезертиром назовут, так на всю семью позор до скончания века. За границу убечь, чтоб к ляхам или немцам наняться, совесть не позволяет. Они в любой момент против России пойдут, а как со своими драться? Лучше уж сразу пулю в лоб…

— Отскочит, — уверенно диагностировал Прохор. — Иди к Катерине своей, она-то небось не выдаст. Да и Василь Дмитревич тоже, поди, не зверь. Покричит денёк-другой, что с губернаторской фамилией породниться не удалось, плюнет да и простит. Душа у него отходчивая, сам знаешь…

Это знаю, это факт общеизвестный. За все мои «шалости» другой генерал давно бы на каторгу отправил или торжественно влепил сотню плетей перед всем строем, а дядя терпит. Потому что родня, потому что казаки, и раз он по-отечески заботится обо мне, то и мне грех плевать с высокой колокольни на все его благие намерения. Кроме навязывания невесты, конечно, это уж слишком явный перебор…

— Ну, что решил, ваше благородие?

— Пойду на денёк в Оборотный город. Сразу не съедят, а там выкручусь. В конце концов, одинаково помирать придётся. Женюсь по дядюшкиной воле — Катя убьёт, а, не женившись, ослушаюсь — так дядя собственноручно придушит!

— И то верно, — согласился мой денщик. — А теперь поклонись мне в ножки!

— Ни хрена се, крутая у вас субординация, — только и успели удивиться Моня со Шлёмой, но я повиновался не раздумывая…

Прохор мигом выбросил из-под тулупа правую руку с взведённым пистолетом и нажал на курок. Краем глаза я успел заметить серую тень, злобно оскалившую призрачные клыки. Пуля прошила её насквозь, глубоко застряв в заборе, — видимо, обычный свинец никакого вреда привидению не причинил. Оно исчезло, но его хриплый издевательский хохот ещё долго стоял у нас в ушах…

— Теперь точно беги, — вздохнул старый казак. — Не за мной, за тобой эта тварь охотится, ты ей нужен. А меня так, попутно зашибло.

— Похоже на то, — выпрямляясь, признал я. Проверил свои пистолеты, взял саблю, сунул в заплечный мешок кус хлеба, пару луковиц, головку чеснока, вязку солёной воблы для Катеньки (любит она её до визгу поросячьего) и щепоть соли в тряпочке, вроде всё. Бельё на мне чистое, в бане на днях был, небось до утра уж как-нибудь перекантуюсь. Но смыться вовремя не успел…

— Здорово вечеряли, станичники, — от ворот поприветствовали нас два молодых казачка, при саблях и с нагайками.

— Слава богу, — ответил за всех Прохор как старший. — Чего надо, хлопцы?

— Да сам генерал отправил бдеть, чтоб ваш характерник не утёк, — честно признались оба.

Мы переглянулись: вот оно, значит, как. Ну спасибо, добрый дядюшка, что не забываете нас и вниманием своим особым не обходите. Хорошо ещё, конную полусотню не отрядил охранять моё величество. А двух казачков да чтоб меня остановить, так маловато будет, как ни верти…

— Парни, я пошёл. Если что, задержите этих охранников. Но не бить и не убивать! Свои всё-таки…

— То есть это нам сейчас без оружия на двоих бравых казаков при саблях с голыми руками идти и не дай те бог их лишний раз пальцем в глаз ткнуть? — засучивая рукава, уточнил Шлёма. — Добрый ты человек, хорунжий…

— И в нас верящий, — с уважением завершил Моня. — Но раз оно тебе надо, так тут мы костьми поляжем, а не подведём!

— Вы особо не разлегайтесь тут. Жду вас через полчаса на кладбище.

— Ага, там и жди, куда ж нас ещё отнесут? — резюмировал Шлёма и заткнулся лишь после очередного воспитательного подзатыльника.

Я достал из-за пазухи ещё один пакетик с порошком для горячего питья и передал Прохору, напомнив выпить перед сном. Если выберусь раньше, сам прослежу, чтоб не забыл про лекарство. После чего закинул мешок за спину, козырнул станичникам и быстро ушёл за конюшню.

— Эй, ты куда, Иловайский?

— На кудыкину гору, к шапочному разбору, своей любимой маме купить шляпку с цветами, — популярно пояснил мой поэтичный денщик, и два упыря белыми ангелами с рёвом пошли в атаку.

Чем у них там дело закончилось, я смотреть не стал, кровососов-патриотов так сразу не убьёшь, а меня, прыгающего через плетни и заборы не хуже гордого арабского жеребца, тоже не с перепугу догонишь. Тем более что кладбище — последнее место, где наш догадливый генерал соберётся меня искать. Скорее вдоль Дона дозорных пошлёт, решив, что я вплавь на тот берег подался, в степях татарских счастья да воли искать. Оно и разумней, конечно, но я ж там без коня, а донцы верхами меня в один день изловят и доставят дядюшке к крыльцу, празднично опутанного бантиками, с ромашкой в зубах для пущей красоты!

Ну а так я бодренько удрал за село без особых проблем с нашими постами (никому и дела не было, куда я попёрся) и, широко шагая, двинулся в сторону старого погоста. Чумчары по пути не попадались, а может, и сидели где-то в кустах, но не рисковали нападать, прекрасно видя, что я при оружии. Они ж хоть твари и злобные, но не без мозгов, что огорчает…

В голове бродили разные и противоречивые мысли, толкаясь, суетясь, перепихиваясь локтями и требуя к себе самого пристального внимания. Во-первых, стоило ли мне всё-таки бежать? Дядя мой будет в ярости, и первый, кому достанется, несмотря на всю болезнь, это мой преданный денщик. Он за меня в ответе, значит, он вечно крайний. Но у него и служба такая, не первый раз и не последний…

Во-вторых, если с другой стороны глянуть, может, Катенька меня и не выгонит, но к себе жить хоть на день-два она меня тоже ни разу не приглашала. А коли опять сюрпризом заявлюсь, так и не факт, что жутко рада будет, она у нас девица капризная. Воблу заберёт, а меня выставит взашей, это у неё запросто. И кстати, раз она девица незамужняя, так ей меня на ночь оставлять одно приличие не позволит, да и я сам не хотел бы и тень дурную на неё бросить…

Но, как ни крути, если останусь тут — родной дядя меня хоть бы и в кандалах с кляпом во рту под венец выставить не постесняется! Знаю я его, хрыча старого… Озаботился моим счастьем исключительно в своём понимании, и попробуй сказать при батюшке в церкви «не хочу жениться…», там же и убьёт об пол насмерть!

Дотопав до серых вязов старого кладбища, я ещё издалека узрел приветственно подпрыгивающих кровососов. И как только они сумели добраться сюда раньше меня? Наверное, им наши казачки нагайками скорости добавили, не иначе…

— Чудом вырвались, хорунжий, — радостно оповестил Шлёма, сияя широкой улыбкой, на два зуба меньше, чем было. — Ох и драчливый народ у вас на Дону, не глядя в рыло бьют и паспорт не спрашивают!

— Сами не порвали никого?

— Нешто мы псы цепные али чумчары беззаконные? — с мягким укором помотал головой Моня. — Вон сами все в синяках, а станичников твоих и в пузо не пихнули ни разу… Соображаем же!

Это правильно, покалечь они хоть одного, за ними бы наутро весь полк при пиках и знамёнах мстить заявился. У нас баловать не позволяют, кровь казачья не водица! А так упыри отделались потерей пары-тройки зубов, десятком синяков и шишек, порванными рубахами, да одному из дядюшкиных соглядатаев пополам нагайку перекусили. В отместку, чтоб уж не совсем с нулевым счётом партию проигрывать.

— Ща, погодь, слегонца в луже поваляемся, хоть чуток грязью морды освежим и махнём в Оборотный. Да, с тебя пара стопок у Вдовца!

Я согласно кивнул. Чего спорить, они свою водку честно отработали. Вниз по винтовой лестнице уже спускались с шутками и смехом. Драка с настоящими казаками, окончившаяся тактически успешным бегством по селу, перепрыгивание через кур и преследование со стороны деревенских псов до такой крайности возбудили начавших толстеть упырей, что они даже решили открыть для престарелой нечисти Оборотного города отдельные курсы общего омолаживания организма!

Чего уж проще, выходи к селу, строй рожи, ори дурным голосом, дожидайся первого лая и успевай унести ноги! Самое главное, что претензий от тех, кто не успел убежать, точно не будет. Собаки на селе такие, что если догонят, так уж… всё, ни клиента, ни претензий! Да и хоронить нечего, тоже со всех сторон экономия.

Шлёма с умным видом только кивал, дескать, зуб даю из немногих оставшихся, что спрос будет! Я также поддержал — дело хорошее, но с поправкой, ну их, собак, проще с казаками на ту же тему договориться. Если нашим хлопцам за приличную порку нечисти будут ещё и хоть по копеечке на руки приплачивать, так там весь полк втянется. Как на боевое дежурство очередь заведут, кому ж не в радость заезжему чёрту поперёк рыла накостылять!

У англичан это «бизнес» называется, так кто ж против подзаработать?! Вот только бы дядя не вмешивался, да царь-батюшка нам всю малину не обломал высочайшим указом отправления на очередную войну. Наша власть воевать любит и вечно кому-то чем-то обязана в политическом смысле: то Австрии, то Пруссии, то Франции, то той же Британии, то ещё кому, а расплачиваются за всю их мудрую политику нашей да солдатской кровью. Сиди мы дома да охраняй собственные границы, уж куда как в сотни раз больше толку было бы, так нет…

Польша бунтует, а давай казаков туда отправим, нехай усмирят! Турки в Крым и на Бессарабию пошли, чего тут думать, гони туда донцов, пусть янычар нагайками разгоняют! Хан хивинский на Волге людей русских в рабство берёт — ату его астраханскими казаками! На Кавказской линии чечены наглеть стали, а чего там терцы их не ловят, попривыкли к мирной жизни?! А вот усилить терцев кубанскими вспомогательными полками, и хана гробовая всем аулам!

knizhnik.org

Колдун на завтрак читать онлайн - Андрей Белянин (Страница 26)

— С чего же это мне, православному казаку, Господа Бога бояться?

— Вот откажитесь и не бойтесь! — под ещё более бурные аплодисменты закончил Жарковский и картинно раскланялся.

Присутствующие кричали ему «браво», дамы посылали воздушные поцелуи, и даже единственный человек, который здесь относился ко мне с симпатией… милая моя Катенька, сложив руки под дивной грудью, отвернулась к стене, досадуя на весь белый свет и на меня в том числе. Неужто она думает, что я испугался или мне сказать нечего?! Всё не так, звёздочка моя ясноокая, всё не так…

— Я не могу ответить вам в вашей манере… — начал было я под свист и топанье присутствующих.

— Отвечайте, как умеете, господин станичник, — смилостивился докладчик, давясь от смеха и жестами умоляя зал примолкнуть. — Я готов перевести вашу простонародную фольклорную речь на общедоступный человеческий язык! Итак?

Я одним движением выхватил пистолет, взвёл курок и тщательно прицелился Жарковскому в лоб. Шум в зале стих мгновенно.

— Глупая шутка, — побледнел оратор, — скорость пули этого допотопного самопала не гарантирует, что вы попадёте хотя бы…

— Он с тридцати шагов свечке фитиль срезает, — громко высморкавшись в кружевной платочек, объявила Катерина. — Ты чё хотел сказать, Илюха? Говори по-быстрому, стреляй его, и пошли домой. Ну хочешь, не всего стреляй, а так же только в фитиль…

— Люди добрые, — вежливо начал я, — мне тут показалось, что вы все за какой-то новый мир. Чистый, светлый, радужный, единый для всех, но почему-то без казаков. Вроде как это мы повинны в том, что нечистая сила у простого народа кровь пьёт…

— Именно так, это вы виноваты! — не сдержалась какая-то возрастная рыхлая дамочка, с короткой стрижкой, похожая на кастрюлю в розовых кружевах. — Вы бы их не трогали, и они бы в наш мир не лезли! Не надо провоцировать нечисть ответными мерами, надо быть умнее и толерантней!

— Они людей жрут, — не сводя прицела, напомнил я.

— И что?! — чувствуя поддержку, попытался продолжить Жарковский. — Вы же едите мясо животных? Вот и для них человек — это всего лишь естественная добыча, нельзя же убивать волка только за то, что он волк! Нам всем надо объединиться с ними, выбрать представителей и делегатов, собрать организационные комитеты, выставить региональных чиновников с обеих сторон на местах и решать каждый возникший вопрос коллегиально, объединённым, честным и равноправным законодательным актом, постепенно приводя условно называемую «нечисть» к уравниванию в правах на питание со всем человечеством! Они не должны голодать, и тогда смерть некой людской единицы будет понятна всем и оправдана каждым. В конце концов, как учёные, будем откровенны: человеческого сора в России ещё не на один век хватит…

В зале опять раздались ободряющие аплодисменты с умилительными криками: «Наконец-то хоть кто-то сказал правду!»

— А ваш характерничий самосуд вновь и вновь швыряет все наши прогрессивные планы в варварское Средневековье!

— Неужели я один мешаю всему прогрессу?

— Да! — теперь уже поднялись двое возрастных мужчин в платье титулярного советника. — Пока такие типы, как вы, будут разгонять нечисть нагайками, мы не сможем даже толком изучить её. Нельзя ставить препоны эволюции и науке! Вы, казаки, — вечный тормоз интеллигентному просвещению России и ближних стран! Без вас мы бы давно…

Я закусил нижнюю губу. Отвечать не хотелось. Не то чтоб слов не было, но смысла ноль: им сейчас хоть кол на голове теши, хоть плюй в глаза — всё божья роса! Опустив руку с зажатым тульским пистолетом, я грустно улыбнулся Катеньке и просто ушёл со сцены. Под визг и аплодисменты победивший Жарковский презрительно свистел мне вслед, а я встал перед ней и пробормотал:

— Прости, любимая, не умею я с дураками спорить. В Бога они не веруют, поэтому и стыда не знают. Пойдём отсюда.

— Куда?

— Подальше. У меня нехорошее предчувствие, очень нехорошее…

Теперь к нам обернулись все. Недоуменные лица нарядной учёной братии осуждающе косились на Катерину. Но она лишь гордо подцепила меня под локоток, презрительным взглядом окинув всё благородное собрание, высоко вскинула голову и…

— Никуда она отсюда не уйдёт, — вдруг хрипло прорычала рыжая ведьма. — Хозяйку судить будут. Она в Оборотный город живого человека пустила, все законы нарушила, и даже сюда ему дорогу указала! А вдруг хорунжий всех нас предаст, в Святейший синод сообщит да целый полк казачий на конференцию натравит. Здесь же море крови будет!

Толпа заволновалась.

— Смотрите все! — Фифи задрала подол. — Я же к нему просто познакомиться подошла. Не укусила, зубы не показала, слова плохого не сказала, так он мне колено прострелил! До сих пор хромаю… Было такое, хорунжий, скажи честно, было?!

Я молча кивнул. Оправдываться не собирался. Не поймут, да и честь не позволяет.

— Уходите, Иловайский, — холодно приказал мне докладчик. — Вон из приличного общества! Вы не достойны здесь находиться.

— А Хозяйку мы будем судить своим судом! — вновь крикнула Фифи, и Жарковский сурово подтвердил:

— Вызовите охрану, пусть выведут казака. А мы все вместе подумаем, как быть с нашим научным консультантом из Оборотного. Думаю, все согласны?

Все. Лес рук. Я один не согласен, но кому от этого сквозит?

— Зачем же ему уходить, пусть посмотрит.

— Увы, мадемуазель Фифи, есть определённые правила. Позовите же охрану, пусть его проводят.

— А мы считаем иначе.

По знаку ведьмы из публики поднялись несколько человек. Их личины, возможно, были хороши для очкастых кабинетных работников, но я-то отлично видел, кто они на самом деле. Трое плечистых кладбищенских вурдалаков, низкорослых, но с очень сильными руками. Два чистых вампира, стройных и невероятно быстрых в драке. Ещё две старые ведьмы из тех, что не загрызают, но душат жертву. Учёных, разумеется, втрое больше, но если дойдёт до реальной драки…

— Я призываю всех к порядку! — грозно возвысил голос желтоволосый докладчик, и в этот момент двери наконец распахнулись и показалась охрана. Те самые артиллерийские офицеры. Вернее, только их оторванные головы, которые насмешливо покачивал в руках встретивший меня чёрт в лакейской ливрее. Истошный женский визг оборвался на самой высокой ноте, дама с короткой стрижкой упала в обморок, в зале кого-то резко стошнило…

— Кто-то что-то хочет сказать? — медоточиво обернулась ведьма Фифи. — Мы все голодны, а охота на людей — наше естественное право. Вы только что подтвердили его прямо здесь! Пока нам вполне хватит этих двоих, если кто-нибудь ещё не хочет высказаться против. Нет? Как прекрасно, что мы понимаем друг друга, господа…

Я выстрелил быстрее, чем осознал, что делаю. Катерина присела под моей рукой, вытащив из декольте плоскую коробочку, бешено шепча что-то вроде: «Помогите! Пожалуйста! Кто там есть, предупредите кого можно! Мы с Иловайским… ой! Связь оборвалась…»

В наступившей тишине под расходящийся пороховой дым было видно, как чёрт пошатнулся, удивлённо уставился на чёрную дыру у себя в груди, с изумлением покосился на меня и рухнул! Две головы выпали из его рук, словно страшные окровавленные шары, и, пачкая паркет, покатились между рядами кресел. В остекленевших глазах замерли удивление и упрёк…

Мгновением позже поднялась дикая паника! Нечисть, уже ни в чём не скрывая себя, сбросила личины и кинулась рвать благородное собрание, кто-то кричал, кто-то молился, кто-то пытался взывать к миру и пониманию, но сопротивляться не рисковал никто! Я перекинул второй пистолет Катерине, выхватил саблю и, смахнув когти вместе с рукой аж до локтя ближайшему рьяному вурдалаку, занял оборону в углу.

— Иловайский, это всё опять из-за тебя! — кричала Катенька, прячась у меня за левым плечом.

— Мне уйти? — сухо предложил я.

— Вот только брось меня, только попробуй, я тебе приснюсь!!!

— Мы с вами, помогите! Остановите это! Они сошли с ума, они убивают… — К нам бросились те несчастные, что ещё сохранили хоть какие-то мозги.

Я закрывал людей спиной, выкручивая клинком замысловатые бабочки да восьмёрки так, что внаглую кидаться на сияющий круг отточенной стали нечисть не решалась. Но оно им было не так уж и нужно, злобные твари с перемазанными кровью мордами уже рвали чьё-то упавшее тело. Докладчик Жарковский на четвереньках трясся под лёгким столиком с бумагами и отчётами, а рыжая ведьма Фифи демонически выла ему в ухо:

— Вот видите, это всё хорунжий виноват! Он не дал нам всем возможность честно и открыто осудить Хозяйку. Из-за него представители нашей стороны вновь вынуждены убивать. Но убивать, защищаясь! Ведь все видят — это он виноват, это всё из-за хорунжего! Отдайте его на-а-ам!

Однако её вопли вдруг привели к прямо противоположному результату: теперь уже все уцелевшие расцарапанные, окровавленные люди рванулись в мою сторону, как к единственному человеку, способному их защитить. Несчастные учёные сгрудились в углу, едва ли смея всхлипывать от ужаса пережитого, и я, прекрасно понимая, что один с таким количеством нечисти не справлюсь… просто воткнул саблю перед собой в пол.

— Ты это типа чего, штучка с ручкой? Сдаёшься, и больше не играем?!

— Помолчи, — попросил я Катеньку. — Просто верь мне. Я хочу попробовать…

Хозяйка покраснела от обиды и уже подняла над головой пистолет, чтобы треснуть меня же по маковке, но невероятным усилием воли удержалась. Зажала рот свободной рукой и лишь глазами такого мне наобещала, что лучше и не представлять в красках. Я же молча опустился на одно колено, положил обе ладони на рукоять клинка и, прижавшись к ним лбом, отбросил от себя всё происходящее. Всю эту бойню, кровь тёплую, душный запах рваной плоти, тяжёлый рык упырей, перепуганное дыхание мужчин и женщин. Всё, нет этого, нет и не было…

Взамен вдруг нежданно быстро пришла тишина, ощущение лёгкого ветра, припекающее плечи солнышко и ласкающий шум зелёных листьев. Безумно далёкий голос рыжей ведьмы, казалось, прорывался за тысячи вёрст:

— Жарковский, сука, что происходит? Где характерник, где все?! Ты нам шкурой ответишь…

— Не знаю! Я не знаю-у… откуда мне знать… Он вон та-а-ам стоял…

— Там роща берёзовая! Откуда тут деревья в зале?!

— Не знаю-у… отпусти меня-а… Я ничего не знаю, я учёный, а он колду-ун. Может, это всё массовая оптическая иллюзия-а?!

— Он не колдун, он характерник, — хлестнув жертву когтями по лицу, зарычала ведьма. — Но будь по-твоему, Иловайский, ты превратил людей в деревья, а мы их просто сожжём!

Быть может, ничего бы дальнейшего и не было, одна Фифи в наш угол лезть не рискнула, а простая нечисть ещё не догрызла кости, но я отвлёкся на её угрозы и на миг приоткрыл глаза. Всё тут же исчезло! Теперь они вновь видели нас, и мне оставалось только драться. Первого прыгнувшего вампира дедовский клинок располосовал едва ли не надвое! Кто следующий, смертники?

Моя кареокая валькирия храбро выстрелила в Фифи, но не попала. Та залилась дебильным хохотом, Катя недолго думая запустила в неё разряженный пистолет и… вот тут попала! Тяжёлой рукоятью прямо в нос! Рыжая ведьма хрюкнула и брякнулась навзничь. Нечисть дружно кинулась на обходной манёвр, пытаясь взять нас с флангов, но тут весь дом потряс такой нечеловеческий рёв, что все присели! Все. Не вру. Даже я. Потому что и близко не предполагал, какое же животное может орать так, что огромная люстра качается?!

Входные двери в залу просто вынесло, а в проёме показалась ужасающая морда того самого дракона, которого я видел в зарослях, путешествуя вверх-вниз в чудесном шкафу, просто нажав на кнопку. Но что удивительно, на спине у него крепко восседал мой старый денщик, цепко держась за гребень и охаживая зверя по бёдрам казачьей нагайкой…

— Чего застрял, хлопчик? Ты ж не хвост собачий, ты сын казачий, поклонись господам, а вы — марш по домам! — По его кивку потерявшие было надежду учёные бросились на выход. — И ты иди, меня не жди. Я задержусь на хвилинку, покормлю животинку…

Я даже не стал спрашивать, откуда он его взял и как умудрился объездить. Главное, что перепуганные учёные выбегали из страшного дома и, не оборачиваясь, уносились куда глаза глядят. Я вытолкнул Катерину в числе первых, пообещав, что сей же момент догоню. Ну… сразу же, как заберу Прохора (не подумал же он всерьёз, что я его одного там оставлю?). Но и старый казак тоже не ждал ни от кого подсказок…

— Все утекли? — Он плюнул в сторону сгрудившейся нечисти, спрыгнул со зверя и дал дёру вместе со мной, закрывая двери снаружи брошенным лакейским жезлом. — Нехай те твари с этим птенчиком об эволюции потолкуют. Я хотел сперва большого заманить, да он в шкаф не помещался. Говорят же, не всякую моську засунешь в авоську! А этот молодой, глупый, этот прошёл…

— А кто за порядком в Оборотном городе следит?

— Да уж есть кому, не переживай, без надзора не бросил.

Прохор взял свечку из ближайшего канделябра и подмигнул мне. Я отломил себе такую же, и мы пошли на выход, не прислушиваясь к предсмертным визгам в запертой зале, неспешно поджигая портьеры, занавеси, ковры, гобелены и всё, что попадалось по дороге. От этого змеиного гнезда и пепла остаться не должно! Ну а пожарные службы в Санкт-Петербурге всегда были на высоте, надеюсь, не дадут выгореть целому кварталу.

Когда мы, плечом к плечу, забегали в парадное соседнего дома, из окон особняка уже виднелись густые клубы дыма. Где-то тревожно бил колокол, значит, городовые заметили опасность. Судьба запертого в зале звероящера, недобитой нечисти, рыжей ведьмы да шибко умного докладчика Жарковского мне лично была, как говорят моряки, ниже ватерлинии.

Перемещательный волшебный шкаф оказался незапертым, какую кнопку жать, мы уже знали. Так что в Катенькину хату попали легко и быстро. Сама Хозяйка встретила нас молча, с круглыми от пережитого глазами, обняла по очереди, расцеловала в щёки, усадила на табуреты и вытащила из холодильника ту самую бутыль с надписью «Мартини». Разлила на двоих в самые большие чайные кружки, храбро чокнулась с нами бутылкой, отхлебнула из горла, зажмурилась, откашлялась, подмигнула и так же, не говоря ни слова, ушла в душ. Ничего, вода успокаивает…

— Досталось девке? — понимающе хмыкнул Прохор. — А я-то, дурак старый, как вон на той книге личико её перепуганное увидел да как услыхал, что вам помощь нужна, чуть за сердце не схватился. Монька со Шлёмкой рядом были, говорят, беги в шкаф, дядя Прохор! Там Илюха ваш пропал небось, там его и назад сыщете. Ну я и пошёл, а им наказал, чтоб за городом бдили. Вернусь, дак по-генеральски за всё спрошу! А чёй-то мы пьём, пакость какую травную? От потных ног помогает, как считаешь?

— Должно бы помочь, — подумав, согласился я, внутренне ощущая, что он темнит, но не понимая чего ради. — Отчего не помочь-то, всё явно на травах. Полынью припахивает, анисом, мятой, только сладковато слишком, могут муравьи мелкие набежать.

— И то верно, лучше в отваре мятном попарить, да ещё, говорят, ромашка полевая хорошо ногти укрепляет.

— А нам, казакам, за какой красы ради крепкие ногти на ногах нужны? — удивился я.

Мой денщик пожал плечами, видимо, он тоже на эту тему не заморачивался. Мы дохлюпали мартини и в ожидании Катеньки вперились взглядом в волшебную книгу — ноутбук. Вроде и ничего такого, чтоб не оторваться, а всё ж таки какое-то развлечение…

Вон бабка Фрося, грозно постукивая клюкой, торгуется у мясной лавки с Павлушечкой. Голый маньяк-мясник-патологоанатом так и сяк вертит где-то украденное старое кожаное седло, видимо объясняя, что задорого не возьмёт. Кожа хоть и натуральная, вся конским потом просоленная, да уж настолько стара, что трескается, а ему из неё тефтельки любительские готовить да вампирам приезжим продавать. Они-то вроде теперь человечину не очень жалуют, то ли изжога, то ли переели уже, то ли диета такая для умственного просветления. Но бабка не сдавалась, рекламируя седло так, словно оно было её собственностью. В том смысле, что она сама под ним бегала и побеждала на всех скачках…

— Говорят, под Киевом все бабы такие, — лирично комментировал Прохор. — Заболтают мужика, обведут как дурака, заберут что надо, обхамят, и рады! А энто что вон в том углу творится?

Честно говоря, всмотревшись в указанном направлении, я побурел и едва не выключил книгу. Прямо перед нами на крыше старательно вытанцовывала молоденькая ведьмочка в полном неглиже, то бишь без оного. Видать, готовилась к сложному полёту на метле где-нибудь в краю сильных ветров да зон турбулентности. Поскольку всё крутилась у длинного шеста, наскакивая на него и так и эдак, и боком, и раздвинув ножки до шпагата, и с захлёстом одной левой, и соскальзывая вниз головой, и удерживаясь без рук, и…

— Да-а, уж насколько, треплются, гибкая баба была Екатерина Великая, а она б так вот не смогла. — У моего денщика на время пропал поэтический дар. У меня и вовсе речь перемкнуло, полон рот слюней, а губы пересохли. — Надоть с этой девкой поближе познакомиться да на Кавказскую линию её отрядить. Заплатим, скока попросит, только пущай она местных женщин вот так на саклях танцевать выучит. Небось тогда горцы и про войну забудут, безвылазно в аулах останутся на сии необычайные умения любоваться. Мы за то время хоть засечную линию от кабардинских набегов толком устроить поспеем. Как считаешь, ваше благородие?

Я кивал, поскольку смысл мне с ним спорить, да и всякая идея хороша, если доброму делу служит. Мы ведь покуда аппетиты горячих джигитов с предгорья в основном пиками сдерживаем, а ежели действительно под это дело хоть половину ведьм без одёжи подписать, так и результативность небось до небес подскочит. Причём по обе стороны: и у нас, и у них — у всех мужиков, кто на такое зрелище хоть издалека поналюбуется. Факт!

Из душевой вышла Катенька в розовом пушистом халате, словно облако сахарной ваты. Скептически хмыкнула в пустую бутылку и улыбнулась, присев, не стыдясь, поближе ко мне.

— Илья, ты мой герой! Мечта грёз моих девичьих! Буквально сон наяву, принц на белом коне, царевич из сказки, бизнесмен из-за границы, воплощённый сын арабского султана с собственной нефтяной скважиной и виллой в Шарман-Шейхе. Короче, когда надумаешь свататься, имей в виду — я вся за!

— Солнышко моё… — не поверил я.

— Солнышко, зорька, ласточка, рыбка, теперь как угодно называй, меня всё одно уволят! Из-за тебя, кстати. — Катя закинула ногу на ногу, так рискованно оголив колено, что мой денщик даже засмущался. — После всего, что ты на конференции учудил: докладчика опозорил, нечисть порубал, дом спалил… Мне только на ваш тихий Дон и дорога, начальство с потрохами нечищеную съест!

— Но я же…

— Кстати, не отвечай. Это я на вид такая спокойная, а внутри сплошной комок нервов, я этим комком убить могу по голове. А для твоего дяди Прохора ещё и отдельный вопрос на засыпку: вы где живого динозавра выкопали?!

— Дык… внизу же… нажал вона пальцем, оно в одно место меня и…

— Всё у вас пальцем и через одно место, — понимающе кивнула Хозяйка. — Нет, я в курсе, что там аж до динотопии падать можно, но как вы допетрили живого велоцираптора в Санкт-Петербург под уздцы притащить?! Вам в приличное общество выехать не на ком было? Да бабку Фросю попросили бы, эта старая кобыла, похоже, уже никому в верховой езде не отказывает.

knizhnik.org

Колдун на завтрак читать онлайн - Андрей Белянин (Страница 24)

Настроение было испорчено безвозвратно. Я сунул её бутылку обратно на полку, мысленно пообещав себе вообще ни к чему тут не прикасаться. И есть ничего из её припасов не буду. Поголодаю два денёчка, посты соблюдать всем полезно. В крайнем случае всегда можно наведаться к отцу Григорию — если он не пьян, не воюет и сам сыт, то накормит. А если нет, то убьёт. Тоже запросто, так что уж тут «или-или»… Но здесь всё одно ничего не возьму. Потому что нечего так со мной, у меня тоже гордость есть, я тоже не сын собачий!

Проверив пистолеты, я положил их перед собой, повесил дедову саблю рядом, на спинку вертящегося стула, а сам сходил вниз, задал адским псам корму из большущего пакета с собачьей мордой и, подобрав ещё парочку упавших прошений, попёрся к себе наверх. Вот там уже уютно устроился на маленьком диванчике, скинул сапоги и углубился в чтение.

Нечисть подошла к данному вопросу серьёзно; судя по красоте почерка и чистописанию, все бумаги были написаны у одного, максимум двух, профессиональных писцов. В массе там, конечно, был полный бред, но несколько просьб вкупе с манерой обращения доставили мне немало приятных минут… Кое-чем готов поделиться, мне понравилось:

«Купил пачку табаку, а на ём написано: «Вызывает импотенцию». Это чё за слово такое? Это чё они с нами творят, ваше превосходительство? Возвернул, взял другой, со старой надписью: «Курение убивает», сразу и успокоился, от сердца отлегло…»

«С мясом надо чё-то решать! У меня ж коровы худеют, покуда вегетарианцы у них силос тырют и жрут наглым образом!»

«Сколько можно терпеть, если вы казаки?! Они уже все наши рынки захватили! Гнать их, всех гнать, особенно отца Григория! Только цивилизованно, интеллигентно, без обид чтоб, и гнать, и… ну, не трогать их, в общем. Вот как бы мы проснулись, а их нет! И будет всем нам счастье…»

«Водку — в каждый дом!»

«Первое, мужиков не хватает! Второе, я имела в виду мужчин! Третье, именно мужчин, а не мужиков! Четвёртое, но мы, бабы, тоже те ещё… Пятое, то есть в смысле женщины! Отсюда вопрос: и что мне со всем этим делать, а?! Вот и ответьте!»

Но самое трогательное, что, оказывается, одно письмо было от моего старого знакомого, еврейского чёрта, мелкого розничного торговца:

«Таки имею желание открыть у вас лавочку. Но не имею возможности, начальство сдерёт три шкуры, начиная с хвоста, а оно мне надо? С другой стороны, почему бы не обратиться к хорошему человеку, который войдёт на паях, и это будет маленький гешефт, о котором никому не надо знать. Немного вложений, фирму пишем на ваше имя, а проценты за идею вы выплатите мне в какие-нибудь пять лет. Шо такое пять лет, если вы молоды и проживёте ещё сто?! Это даже смешно! Я отдаю последнее, и шоб ви были до гроба счастливы за «такие проценты»…»

Ну вот, ещё только мне в Оборотном городе своей недвижимостью обзавестись осталось. Получить прописку, осесть здесь, под землёй, и только по ночам вылезать на свежий воздух, под звёздное небушко, дышать полной грудью на кладбище. Нет уж, братцы, казаку без России да без воли не жить. С этими мыслями я вроде начал даже задрёмывать, глаза-то устали от чтения, и, наверное, всё же уснул, но через какое-то время глаза неожиданно раскрылись сами. Словно бы что-то подбросило меня на диване, я не стал дожидаться характернического покалывания иголками в левой ноге, а, схватив оба пистолета, кинулся по лестнице вниз прямо босиком.

Адские псы встретили меня жалобным завыванием, прижав уши и поджав хвосты. Да чтоб они чего-то боялись?! Я осторожно выглянул за ворота, держа в руке пистолет с взведённым курком. Никого. Тишина. Абсолютная. Казалось, весь Оборотный город на миг вымер, лишившись любых звуков. Я слышал лишь стук собственного сердца, да и оно билось словно затаённо, не в боязни, что кто-то услышит и остановит, а просто чтобы не нарушать тишину окружающего мира.

— Кто там?! — нарочито громко спросил я непонятно у кого, потому что никого ведь и не было. Эхо, откликнувшееся моему голосу, было столь слабым и даже каким-то беззащитным, что у меня похолодела душа. В этом городе всегда было шумно, опасно, дико, страшно, но никогда — так безысходно…

Да и был ли город вообще? Прямо на моих глазах площадь начала зыбко покачиваться, дома двоились, стены росли или, наоборот, уходили под мостовую, башни и шпили рассыпались тускнеющими блёстками, превращаясь в неостановимый хаос, ни на секунду не замедляющий движения.

Передо мной разворачивались пустые степи, их сменяли невидимые города, высоченные здания с тысячами окон распадались в пыль, на их месте вздымались морские волны, а когда вода отступала, то поднимались острые вулканические горы, которые порастали лесом, полным чудовищных животных громадных размеров, похожих на драконов или летающих змей, вдруг скрывающихся в страшной вспышке пламени, постепенно угасающего во мраке и вековом пепле, — калейдоскоп образов не останавливался ни на минуту…

Я успел шмыгнуть обратно, когда меня уже почти мутило от этой сумасшедшей немой свистопляски. Поднялся наверх, сунул голову под кран и с мокрыми волосами вернулся к волшебной книге. На всех шести квадратах вместо показа разных частей города была одна и та же картина — высокая фигура в чёрном плаще с капюшоном и сияющей косой на плече. Смерть?!!

— Уф… Слава тебе, Господи, а я-то уж думал, что там такое страшное, — облегчённо выдохнул я, подвигая поближе бархатную грушу, с помощью которой и положено говорить через динамики. — Чего надо, бабушка?

— За тобой пришла, — громогласно разнеслось на всю площадь.

— Так я занят. Давай в другой раз.

— Открывай, от Смерти не спрячешься.

Кто бы спорил… Я хладнокровно протянул руку и опустил вниз рычаг. Волна пламени накрыла фигуру с головой. Когда огонь стих, перед воротами валялось лишь недоплавленное лезвие косы, от самой Смерти не осталось и пепла. Если, конечно, это была она…

— А это не она, точно не она, — сам себе ответил я, опять ложась на диванчик и закидывая ноги выше головы. — Настоящую смерть не прогонишь, не убьёшь, да и до переговоров с клиентом она унижаться не будет. Значит, кто-то решил надо мной пошутить. Узнаю, так голым в Африку пущу и выйду на сафари с пистолетом, заряженным крупной солью…

Но это всё шутки шутками, на деле тот, кто подослал ко мне сие говорящее чучело с косой, совершенно не знал казачьей психологии. Нас нельзя запросто запугать традиционным видением смерти, мы на этих старух с лысыми черепами и сельскохозяйственным орудием труда на плече иначе как с улыбкой не реагируем. Насмотрелись за все войны да походы, ещё с младых ногтей…

Нет, ну в самом деле, казака ведь с младенчества готовят к смерти, с двух лет дают играть батькиной нагайкой, с трёх лет сажают на коня, семилетние босоногие хлопцы сами степных жеребцов объезжают, а с девяти лет дед начинает рубке учить. Сначала воду тонкой струйкой пустит, и руби так, чтоб брызг не было, — это на правильность нанесения угла удара. Потом на лозе — тут уже на скорость, кто больше наваляет. Дальше к Дону, на отмели камыш сечь, тут и сила, и мощь, и точность глаза нужны, а к пятнадцати годам молодой казак и невесту под венец вести должен.

И на то ему самое время, не будет зазря по девкам шариться, а коли война, так хоть детишек в доме оставить успеет. Сам же — на коня, саблю на бедро, пику в руку, ружьё за плечи и с атаманом да друзьями-станичниками под удалую песню в дальний путь — давай бог победу!

Вернутся не все, на то войну и стервой зовут, но смерти мы всё одно не боимся, смысла и разумности в том нету. Да и саму смерть казаки видят иначе — грозная она, кровавая, некрасивая и совсем не героическая. Хоть царь-батюшка и даровал своей Атаманской сотне в качестве гимна марш Мендельсона, под который нормальные люди тока женятся (ну вроде как выразился романтически, мол, «донцы идут на смерть, как на свадьбу!»), однако мнения самих казаков не спросил, естественно, даровал гимн, и всё! Обязаны играть по государеву капризу! Только в нашем видении всё одно смерть не невеста…

Видимо, с этими антимонархическими мыслями я и придремал, потому как резко вскочил от негромкого гула белого ящика, из пасти которого вдруг выполз лист бумаги. Я протянул руку и… с недоумением прочёл:

«Любимка, у меня проблемы! Тут не конференция, тут бред контуженый — эти козлы большинством проголосовали за равноправие нетрадиционных форм жизни и традиционных на уровне эксперимента. Короче, бросай Оборотный город и беги, пока можешь!»

Это что такое? Это в каком смысле «беги»? Я, как всякий нормальный мужчина, чётко выделил для себя два наиболее важных момента: Катенька в опасности, и мне надо бежать. Первое требовало от меня подвига по спасению любимой, второе — предательства и трусости по отношению ко всем горожанам. Что делать? Дилемма… Но поскольку это слово так любимо интеллигентами, а я, слава тебе господи, казак, то и думать особо было нечего, действовать надо!

— Моня-а! Шлёма-а! — схватив чёрную грушу, заорал я, и крик моей души поднял на ноги едва ли не весь Оборотный город. И, к чести упырей, должен признать, что появились они перед Хозяйкиными воротами буквально минут через десять. А получив от меня приказ, ринулись исполнять с такой скоростью, что только пыль столбом взвилась на неметеной мостовой.

Я по-быстрому навёл порядок в хате, лишний раз перепроверил пистолеты, снова наполнил миски адских псов, снял запор с ворот, вернулся наверх, протёр дедову саблю, начистил сапоги и открыл тот волшебный шкаф, в котором исчезла Катенька. На первый взгляд ничего особенного в нём не было, только рядок кнопок с правой руки. А если точнее, то всего шесть: чёрная, белая, красная, зелёная, жёлтая и синяя. Под ними ничего не написано, ни циферки, ни буквы, гадай как хочешь. Ладно, разберёмся. Я ещё успел напоследок посмотреть в волшебную книгу, убедиться, что в принципе ничего чрезмерно беззаконного в городе не происходит.

Ну так, кого-то ели за два квартала, да у самой крепостной стены три молоденькие ведьмы боролись в луже без ничего под сладострастными взглядами вампиров с соседнего балкона. В принципе ненаказуемо, пусть тешатся, нечисть она и есть, какие у них ещё развлечения, окромя низменных… Потом был доклад от охранника из-под арки:

— Иловайский, тут к тебе пришли. Пропустить?

— Немедленно! — рявкнул я.

— И чё, даже не пальнуть ни разу? Это не по уставу…

— Я те пальну! — побледнел я, но уже через полминуты тот же виноватый голос доложил:

— Энтот старик мне ружейный ствол рогом бараньим загнул! Ты того, хорунжий, предупреждал бы хоть, а? Как теперь отчитываться буду на складе…

— Но в рыло не дал? Вот и радуйся!

— Лучше б в рыло… — тяжело вздохнул бес, отключая связь.

Это он кокетничал, если бы Прохор ещё и приложил кулаком мальца поперёк рогов, то докладывать мне было бы уже некому. А так уже через несколько минут я обнял моего старого денщика, быстро и коротко вводя его в курс дела.

— Не тарахти, балабол! Стало быть, ты за Катериной своей разлюбезной на конференцию научную утечь хочешь, чтоб её от тамошних проблем избавить. А мне, выходит, тут за тебя посидеть, покараулить недолго. Ну а ежели ты не в один миг обернёшься? Сколько тя тут ждать-то? Я ж тоже по гроб жизни нечисть сторожить не нанимался…

— Туда-сюда, да оглядеться, да Катю забрать, да назад вернуться, — прикинул я. — Думаю, часа за три управлюсь! Ну а нет… тогда и не жди. Упыри тебя назад проводят, а дядюшке уж объяснишь как-нибудь…

— Дурень ты, хлопчик. — Прохор занёс было руку для подзатыльника, да передумал. — Ладно, дуй за своей судьбой, зря под пулей не стой, на рожон не лезь, но и помни про честь! Бери свою красавицу, целуй, куда понравится. Бабы все одним мазаны, да мы ими наказаны — где беда, где награда, но жить с ними надо…

Он ещё раз осмотрел меня со всех сторон, убедился, что во всеоружии, и дал добро. Я напомнил Моне и Шлёме, честно дожидающимся у ворот, чтоб никуда не отходили, показал Прохору, как говорить в чёрную грушу и пускать пламя рычагом, а уж только после этого шагнул к шкафу. Перекрестился, закрыл дверцы изнутри и нажал на первую кнопку. Шкаф бросило вниз с такой скоростью, что у меня невольно подогнулись колени. Когда с трудом отнял палец от кнопки, шкаф встал. Я осторожно открыл двери. Лучше б я этого не делал…

— Мать честная-а!

Передо мной раскинулось широкое поле с огромнейшими папоротниками, в небе играло золотое солнце, а возвышаясь над растениями, медленно шествовали гигантские ящеры с длиннющими шеями, как в моих видениях. Они равнодушно смотрели на меня, пережёвывая траву, и вид у них был безобиднейший, как у коровы. Я чуть было не помахал им рукой, когда вдруг заметил шагах в десяти от себя высовывающуюся из кустов ужасающую драконью морду с огромными зубами! Кто это был, спрашивать и не у кого было, да и не хотелось. Я недолго думая нажал белую кнопку, и, видимо, очень вовремя — кошмарный зверь с диким рёвом ринулся в атаку, но дверцы шкафа захлопнулись как раз перед его смрадной пастью.

Меня поволокло наверх, а потом так же резко остановило. На этот раз я был умнее и пальца далеко от кнопок не убирал, но попал совсем в другое место: небольшая комнатка, набитая ящиками, коробками, банками, бутылками да корзинками, ни дать ни взять обычный продуктовый склад. Видать, отсюда Катенька и черпает себе пропитание. Был искус выйти да стянуть бублик, но передумал, сейчас были дела поважнее. Я твёрдой рукой нажал на зелёную кнопку. Красную осознанно пропустил, судя по цвету, отправит ещё в пекло или на какой-нибудь пожар.

Решение оказалось правильным, дверцы шкафа выпустили меня прямо в парадное незнакомого здания, из дверей которого был хорошо виден двухэтажный дом напротив с надписью над ажурными воротами: «Добро пожаловать, господа и дамы, на научную конференцию в Доме просвещения графа Витицкого». Вот теперь на душе полегчало, я попал правильно.

— Здорово вечеряли, любезный. — Выйдя на шумную улицу, я огляделся и поймал за рукав первого же прохожего. — А что это за город будет?

— Санкт-Петербург, — вытаращился на меня пойманный чиновник в шинели и суконной шапке. — Да ты откуда упал, варвар, что не знаешь?

— Я-то с Дону, от села Калача, хорунжий Всевеликого войска донского Илья Иловайский, а…

— А мне что за дело? — вырвался прохожий. — Чего пристал ещё?! Вот я на тебя городового позову!

— Вежливый народ, — пробормотал я вслед убегающему.

Вроде ничем и не обидел, только спросил, чего ж так сердиться? Ну, стало быть, я в самом Петербурге, столице государства Российского. Никогда здесь не был, а роскошное место, видать… Учитывая, что цель моего похода была совсем рядом, через улицу, вон руку протяни, я не отказал себе в удовольствии неспешно оглядеться.

Имперский город впечатлял! Величественные здания с лепниной, кариатидами да атлантами под каждым балконом. Несущиеся пролётки с лихачами-извозчиками и тонконогими горделивыми лошадками, которые, казалось, летят над мостовой, скользя, как французские балерины, даже не касаясь земли хрустальными подковками.

Украшенные орденами и лентами военные всех родов войск прогуливались с дамами под руку, да и с какими дамами! Прелестнейшая дочка нашего генерал-губернатора Воронцова в розовом им и в подмётки не годилась — тут же проплывали настоящие розовые облака из кринолинов, вуалей, газа, парчи и шёлка всех цветов! А миленькие личики с чуть капризными губками были столь схожи с ангельскими, что казалось, и сам рай где-то тут — между Дворцовой площадью и Фонтанкой.

Северная погода ещё баловала редким теплом, небо грозно собирало тучи, но лучи солнышка золотили их изнутри, прорубая себе путь и падая на городские проспекты, словно сияющие мечи самих архангелов. Воздух был свеж и пах солью, смолёной пенькой, ароматами французской выпечки, финского мёда и неуловимым ощущением лёгкого безумства. В этом городе всё казалось возможным, и потому здесь так легко было сойти с ума… Но я-то прибыл по делу. Чем же вы тут занимаетесь, учёные дамы и господа?

У самых ворот меня никто не задерживал, а вот на пороге дома, преграждая дорогу, сдвинули широкие плечи два артиллерийских офицера при эполетах и уставных саблях. Наклеенные усы величественно закручены вверх, глаза горят стальным блеском, а ледяным самомнением хоть волков в лесу морозь.

— Куда прёшь, военный чин?

— Это, я так понимаю, у вас вместо «здорово дневали»?

— Тебя спрашивают, куда прёшь, рядовой? — Парни повысили голос, а один даже взялся за позолоченную рукоять клинка. — Пошёл вон, здесь только по приглашениям от академии или личной бумаге государя императора!

— Да мне всего на одну минуточку и надо, — взмолился я. — Коли внутрь пройти не по чину, так окажите содействие, позовите сюда девицу Катерину из Оборотного города.

— Какая такая девица? Дочь князя Салтыкова или племянница Шуваловых? А может, графа-обермейстера Вяземского младшая, дак ей ещё и двенадцати нет… Какова хоть по фамилии?

— Не помню, — притух я.

Офицеры снисходительно хмыкнули, переглядываясь, как две головы Цербера в поисках третьей.

— Ну, она красивая феерически, вся из себя сама кареокая, — пустился на пальцах объяснять я, потому как фамилию спросить ни разу не удосужился. — Волосы тёмные волнами вьются, талия есть, а ещё это… грудь. Вот та-кая-а!

— На себе не показывай, — громко хохотнули артиллеристы, и тот, что пониже, толкнул меня в плечо. — Иди отсюда, озабоченный, пока взашей не спустили. Сюда вашему брату ходу нет.

— Но ведь написано же: «Научная конференция. Хорунжим запрета не чинить»?! — Я возмущённо ткнул пальцем в вывеску над их головами.

Офицеры одновременно посмотрели вверх. А зря… Один взмах обеих рук, словно бы при ловле мухи, и блестящие дворяне треснулись лбами так, что даже треуголки не спасли.

Да, хлопцы, второй раз я бы даже Моню со Шлёмой на этом деле не подловил, а тут… вроде бы образованные люди, должны хоть в чём-то разбираться. Я осторожно поддержал два бессознательных тела, усадил их отдыхать на порожке, поправил треуголки посимпатичнее, плюнул и прилепил высокому отпавшие усы, а уж потом и толкнулся в парадную дверь. Через пять — десять минут парни придут в себя, ну а нам покуда надо поразведать, кто у нас в теремочке живёт?

Внутрь входил осторожно, потому как слишком неправильным до этого было всё вокруг. Мы, казаки, конечно, народ простой, но это не значит, что мне за всю свою жизнь ни разу не пришлось побывать в барском доме. Был, и не раз. Так вот там всё по-иному, образ жизни совсем другой, если вы меня понимаете, люди кругом, челядь всякая, шум, музыка, беготня, разговоры, суматоха!

А тут слишком тихо, мертвенно, чрезмерно торжественно и даже офицеры артиллерийские на входе выглядят словно ряженые из итальянской оперы. По какому уставу их сюда, вообще, вместо швейцаров поставили? Одежда без единого пятнышка, сапоги как только со склада, ни пылинки, ни царапинки, сами гладко выбриты, да запах незнакомый (и царские офицеры себя не духами поливают, но скорее водкой, а от этих какими-то цитрусовыми неслабо ароматизировало). И говорят наигранно, так, словно их в дурной шпионской школе готовили…

То есть не наши это люди, но и не нежить, кстати. Нечистую силу я бы на раз углядел. Как вот сейчас, к примеру. По длинному коридору, украшенному гобеленами, картинами, горящими канделябрами, с лепными потолками прямиком ковровой дорожкой чинно следовал мне навстречу невысокий лакей в синем платье и белом парике. Он пристукнул об пол большой тростью, и его вышколенно-вежливое лицо расплылось в широкой улыбке.

knizhnik.org

Колдун на завтрак читать онлайн - Андрей Белянин (Страница 22)

— Ты сделал меня хромой! Почему не в лоб, не в сердце?!

— Сердца у тебя нет, а в лоб бить — только пули плющить.

Ведьма бросилась на меня, пытаясь обхватить за пояс и повалить. Увернуться было сложно, от тяжёлого толчка я кубарем пролетел две или три могилы, а в её кривых зубах осталась моя портупея с саблей. Плохо… Ещё хуже, что пистолет был заряжен обычным свинцом, не проймёшь.

Злобная тётка торжествующе взвыла, задирая голову к небу, как волчица, и вновь ринулась на меня, перебегая на четвереньках. Что, конечно, дало мне возможность пару раз приложить её сапогом по уху, но толку! Только ногу отшиб…

— Всё. Мой. Порву, — хрипло дыша от предвкушения, она облизнула пересохшие губы.

Я высыпал на ладонь порох из медной лядунки и изо всех сил дунул. Ведьме запорошило лицо. Неумолимая людоедка, как большая обиженная курица, села на корточки, расчёсывая нос, чихая и пытаясь протереть глаза…

— Знаешь, почему в станицах не носят кринолины? — Я хладнокровно обсыпал её остатками пороха и щёлкнул собачкой пистолета по кремню. — Неудобные они, при ходьбе за всё цепляются, в воде мокнут и тянут вниз, а при пожаре вообще горят как солома!

— Сво-ло-очь!!! — успела взвыть ведьма, превращаясь в огненный шар, с бешеной скоростью катающийся меж могил.

Я успел подобрать саблю, привёл себя в порядок, открыл люк, спустился вниз и, уже прикрывая крышку, помахал мамзель Фифи ручкой. Та так и замерла в смешной позе, абсолютно голая, обугленная до африканской черноты, но, к сожалению, всё ещё живая. Да тьфу ты, подавись, нечистая сила, я ж и не рассчитывал её всерьёз сжечь, так, подкоптить слегка, в воспитательных целях…

— Ты труп, Иловайский! — сипло напомнила она, соскребая сажу с теперь уже лысого черепа.

У меня хватило ума не торжествовать победу (женщина всё-таки), а просто вовремя захлопнуть крышку.

Оставив ведьму бесноваться там наверху, на пустом кладбище (спускаться за мной в Оборотный город она не рискнула), я неспешно пустился по крутым ступенькам вниз. Надо спешить, Катенька ждёт, не хочу подводить любимую, и так задержался…

Пока топал, держась за стену, подсчитывал синяки. По правде говоря, получалось скорее в её пользу. То есть если драться честно, то казак в открытом бою на кулачках опытной ведьме точно проиграет. Сильные они, как пьяные медведихи (язык не поворачивается сказать «медведицы»), и злобные, как тюремные крысы. Знаете, такие некормленые, но отсидевшие по три срока, все в наколках и распальцовке…

Да неважно. Важно иное, если человек действительно хочет бороться с нечистью — он победит! И не потому, что сильный такой, или приёмы рукопашные знает, или вооружён лучше, или в Бога верует, или что ещё там. Нет, всё это тоже важно, и без веры никак нельзя, но… По-моему, тут ещё что-то иное. Не может наш казак проиграть, даже если за ведьмой все силы Тьмы батальонами да батареями сгрудились. Не выйдет у них ничего…

Вот сами на миг глаза закройте — что видите? Вроде и ничего. А потом круги цветные, искорки всякие, блики да образы. Так и в темноте самая крохотная звёздочка на сотни тысяч вёрст видна, сердце греет, взору надежду даёт. А на свету точка тёмная так же ли к себе притягивает? Нет, по-иному, она лишь конкретнее видна своей непробиваемой чернотой на белом полотнище блистающего света. В неё и не веришь даже, глаза трёшь, словно мошка какая попала, убрать черноту хочешь, лишняя она, диссонирует. Не веришь в неё, а к искорке малой всей душой тянешься…

Так и мы. Что бы ни было, как бы ни развернуло, но что может вся нечистая сила с нами сделать? Убить — да. Победить — нет! Сломить казака об колено можно, зато на колени поставить нельзя. Это не гордыня, это… ну вроде привычные нормы поведения, простые и естественные, как свежий воздух в лесу, как роса утром, как тёплое лошадиное дыхание…

Когда лестница вниз кончилась и я вышел на ровную дорогу, мысли несколько сменили направление. Мне вдруг особенно остро представилось, что скажет мой драгоценный дядюшка, когда обнаружит, что я бесследно исчез? И не пришло же мне в голову хоть объяснительную записку ему оставить. Так, мол, и так, отбыл ваш сумасшедший племянник в Оборотный город, где обязался приглядеть за всевозможной нечистью, покуда сама Хозяйка из командировки с наукообразного конгресса не явится. Сам вижу, что некрасиво, но как любимой девушке откажешь?

Что бы мне популярно ответил дядя — я не хочу знать, ни в письменном виде, ни в устном, ни даже в коротком пересказе жестами. Жизнь и так не особо долгая, чего ж её добровольно укорачивать в соответствии с извращёнными инквизиторскими фантазиями моего нежно любимого родственника? Да! Что бы кто себе ни думал, я дядю люблю, уважаю и чту по мере сил и возможностей. Надо будет голову за него сложить — сложу не задумываясь! Но сейчас игра не на его поле и не в его пользу, поэтому я честно-благородно помогу Катеньке, а старый хрыч уж как-нибудь сам перетопчется…

— Стой, руки вверх! Стрелять будем, — поприветствовал меня из-за арки целый хор бесов, поднимая навскидку едва ли не полусотню разнокалиберных ружей всех времён и народов. Ох ты ж, Царица Небесная, совсем забыл, как меня здесь уважают… Я стоял перед ними, как на расстреле, ни секунды не колеблясь и ни мгновения не сомневаясь.

— Иловайский, ты, что ли?

— Я.

— Ну так проходи, чего застопорился-то? — ворчливо откликнулся дежурный охранник, и остальные поддержали его согласованным бурчаньем. — Встал тут, понимаешь, как на сцене, театр одного актёра… и провоцирует же! Ага, мы по нему пальнём, а он, разбойник, опять все ружья взорвёт… Никаких арсеналов на него не напасёмся… Иди отсюда, с Хозяйкой лямуры крути, а нас после каждого твоего визита начальство так любвеобильно в очередь выстраивает — всё жалованье тока на вазелин и уходит!

— Да ладно вам, братцы, — смущённо взмолился я. — Чего все на одного наехали? Я ж тоже человек военный, сам не без понятия. Кто ж знал, что из-за меня у вас такие приключения на филейную область…

— Вот убьём тебя разок, так и будешь знать, — со вздохом пообещали бесы, и мне действительно стало стыдно. В самом деле, хожу сюда уже как к себе домой, а охране небось за каждого, кто без пропуска, не только холку мылят, а и по-иному мыло используют. Это несправедливо, надо будет разобраться…

— Вот что, служивые, — рискнул я. — По большому секрету, Хозяйка пару дней по делам отсутствовать будет, а за порядком в городе попросила меня присмотреть. Так вы бы пошушукались меж собой и прислали делегата ко дворцу. Ну там опишите всё как надо, с коллективным заявлением, дескать, забодал диктат начальственный, требуем свободы, равенства и братства, чтоб всё честь по чести. Я, чем могу, посодействую. Слово даю!

На минутку повисла гробовая тишина. Через минуту она взорвалась радостными криками, аплодисментами и выстрелами в воздух…

— Качай хорунжего!

В общем, до города восторженная толпа бесов-охранников донесла меня на руках, подбрасывая вверх шапки и выкрикивая печально известные лозунги французской революции. Дай я им волю, они бы меня и дальше таскали, но я вовремя вырвался. Бесы — натуры храбрые, но тупые, а потому весьма увлекающиеся, это сейчас они возносят меня до небес, а чуть сообразят, что их много, я один, и живой, и тёплый, и у них в руках… Так что тут очень важно вовремя соскочить на пике популярности.

Отправив заведённую вооружённую толпу писать коллективное заявление, я отряхнул мундир, сдвинул папаху на затылок и бодрым шагом двинулся через площадь к памятнику, чтоб обойти развалины храма отца Григория слева и вывернуть к Катенькиным апартаментам. Нечисти не боялся: после недавних событий, лишний раз подтвердивших «силу и гнев» Хозяйки, в мою сторону даже не облизывались, ну его, от греха подальше. Разве что достопамятный мясник-патологоанатом Павлушечка увязался следом на целый квартал, нудя о наболевшем:

— Не убегай, человече! Внемли хоть ты проблемам малого бизнеса в России. Нет поставок мяса сверху, у меня клиентура капризная, а у вас на селе не хоронят никого. Как жить, а?

— Как все живут, — огрызнулся я, не сбавляя хода. — У нас тоже в полку не каждый день щи с мясом, с колбасой перебои, обоз с салом запорожцы перехватили, кому легко…

— Да ведь упыри хвастали, что ты им чумчар бесплатно подогнал. Аж пять штук свежеотстреленных самцов. Монька со Шлёмкой у отца Григория с трупами заперлись да так облопались, что батюшка наш до сих пор не выходит и служений не проводит. Зажрался ибо! Где справедливость, человече?

— «Ин вино веритас», — предложил я.

И пока Павлушечка в задумчивости вытирал лицо запачканным кровью кожаным фартуком (своей единственной одеждой), я успел удрать за угол. Сзади раздался визг тормозов, женский вопль и непристойные ругательства — наверняка какая-нибудь молоденькая перелётная ведьма врезалась в стену, заглядевшись на Павлушечкино «хозяйство». Да, судя по иноземному мату, точно молоденькая, взрослые ругаются по старинке, а эта:

— Фак ю! Даунхаус, фак, фак, фак!

Ладно, сами разберутся, им не впервой, а меня свои дела ждут. К отцу Григорию в храм заходить не стал, хотя в иное время и стоило бы. Мясник прав, буквально на днях грузинский батюшка вместе с двумя упырями, вооружённые до зубов, бежали подальше из города, когда нечистый храм пытались разнести из пушек, но вмешалась Катенька, и всё стало ещё хуже. Мне, можно сказать, крупно повезло, что они появились очень вовремя в нужном месте, избавив меня от настырного внимания заезжих чумчар. Куда парни дели трупы, я и не спрашивал, съели, конечно. Но вот, оказывается, в Оборотном городе кое-кто уверен, что это не они меня выручили, а я их свежим мясом снабжаю? Ну, ну…

Тьфу ты, прости меня, Господи, вот уж какой славы не ждал, а на тебе! Прямо «поставщик двора его императорского величества»! Если вернусь, надо будет непременно напомнить Прохору, чтоб пристрелил меня как собаку за такие дела…

У медных ворот я приветливо помахал рукой львиным головам, добродушно фыркнувшим в мою сторону струйкой чёрного дыма. Это они мне как старому знакомому, да и я сюда уже словно домой прихожу. В этот раз особенно, ведь пока Катерины не будет, мне действительно придётся считать её дворец своим домом. Я ж казак, а значит, с детства к походной жизни приучен, могу и во дворце пожить. Собаки не тронут, земля тут тёплая, отчего не перекантоваться как-нибудь…

— Иловайский, чё встал как не родной? Давай ввинчивайся, я уже мокрая вся… — чарующе раздалось из динамиков. — Да не красней, не в том смысле! Чемоданы пакую, взмокла как мышь, щас спрыснусь дезодорантом, и заходи!

Минуту спустя ворота распахнулись. Я тоже задержался погладить адских псов через решётку, ну и сухарём угостить, кто поближе. Кому не хватило, за ухом почесал, с осторожностью, чтоб руку об иглы не поцарапать. Страшные они, лютей собак на всём белом свете нет, а вот ко мне прикипели, слушаются как маму…

Когда вошёл в Катины палаты, она и впрямь стояла у большущего короба с ручкой, в синих штанах с рисунком и клёпками, толстой кофте под горло, волосы собраны на затылке. В размышлении покачивала в руках изящные черевички с длиннющим каблучком.

— Привет, мой герой! Иди сюда, я тебя поцелую. Нет, погоди, вот смотри сначала: зонт я взяла, четыре платья на смену, две юбки, пеньюар, ночную рубашку, распечатку отчёта, планшет вместо ноутбука, музыку в плеер накачала, фотоаппарат, сотовый, фен тоже взяла, маникюрный набор, прокладк… упс… Пардон, милый, прости, забылась. Что ещё, вторые туфли брать или лучше сапоги? А зачем они мне там? Не знаю, но вдруг… Книжку не беру, читать некогда будет. Или взять, как посоветуешь? Возьму! Ничего не забыла? Блин, чемодан уже не застёгивается… Тапочки! Ой, я дура, чуть без тапок не уехала… Помоги закрыть.

Я послушно прижал её короб двумя руками, пока она быстро застегнула чудной замок по всей длине, больше похожий на зубчики пилы или какое-то орудие пытки. Не дай бог таким что важное защемить…

— Так. Всё. Сядем на дорожку. — Моя любимая присела прямо на скрипнувший чемодан, а я, оглядевшись, сел на крутящийся стул. Не очень удобно, чуть не навернулся, Катенька грозно цыкнула на меня.

Мы посидели в тишине, и на раз-два-три-четыре-пять она вскочила.

— Ничего не трогай. В розетки пальцами не лезь. Всё, что надо, в холодильнике. Туалет и душ сам знаешь где. Постель чистая, будешь спать, снимай сапоги и портянки. Я вернусь послезавтра. Всё, целую! — Она крепко обняла меня, расцеловала в обе щеки и ещё раз предупредила: — Главное, сиди тихо и ни во что не вмешивайся. Я буду на связи. Чмок в щёчку!

Мне даже слово вставить было некуда. Она бегом метнулась к странному шкафу с надписью «лифт», нажала кнопку, шагнула внутрь, закатив с собой короб, у которого внизу оказались колёсики, и послала мне воздушный поцелуй. Двери захлопнулись.

— Иловайский, я тебя обожа… — Конец фразы растаял в неясном механическом гуле.

Ну и… А всё, кажись, уехала. Я, невзирая на предупреждения, нажал ту же кнопку на шкафу — он послушно распахнулся, но внутри никого не было. Волшебство-о… И что ж теперь делать?

— Полно вам, снежочки, на талой земле лежать, полно вам, казаченьки, горе горевать! Оставим тоску-печаль во тёмном во лесу! Будем привыкать к азиацкой стороне, казаки-казаченьки, не бойтесь ничего-о… — негромко пропел я более для того, чтоб услышать в тишине хоть свой собственный голос. Остаться в доме любимой девушки, когда она сама его покинула, — дело не такое простое, как кажется, и на грустные мысли наводит…

Может, надо было набиться к ней в провожатые? Мало ли чего опасного на этих научных конференциях, так защитил бы звездочку свою кареокую от всякого зла или на худой конец чемодан её чудной с колёсами таскать помог бы. А то сиди тут, пялься в волшебную книгу…

Кстати, интересно, а она работает? В принципе основы включения я знал, Катенька сама показывала, но вдруг она книгу предупредила, чтоб чужому не открывать? Хотя я тут вроде уже и не чужой, мне-то попробовать можно?

Я осторожно нажал знакомую кнопку и держал, пока не вспыхнут огоньки. Получилось! Правда, когда осветилась вся половина волшебного ноутбука, то на экране появилось строгое Катино лицо и предупреждающая надпись: «Узнаю, что лазил по порносайтам, — убью!»

— Знать бы ещё, что это и где находится, тогда бы точно не полез, — задумчиво ответил я, поклонился книге и попросил: — А город посмотреть нельзя ли?

В ответ на мою скромную просьбу первая надпись ушла и появилась другая: «А вот веб-камеры я специально оставила включёнными. Любуйся. Только руками ничего не лапать, слюнями никуда не капать! Усёк? Целую!»

Вслед за этим её портрет разбежался во все стороны тысячей весёлых искорок, открывая мне шесть небольших квадратов, в каждом, словно в оконце, была видна какая-то часть Оборотного города. И в каждом было что посмотреть. Тем более когда я догадался тыкать в квадратики стрелочкой и они росли, а нажав на крестик в углу, так же резко уменьшались. То есть самое интересное можно было и увеличить для рассмотрения.

Например, как Моня и Шлёма шли к арке, а потом красовались друг пред дружкой своими молодецкими личинами. Потом ещё три юные ведьмы в неглиже, стоя на балконе, по очереди вызывающе курили турецкий кальян, а на них снизу облизывался прыщавый колдун, в которого они плевались абрикосовыми косточками. Или кабак Вдовца, куда пытался войти тот самый здоровущий ёж, более похожий на свинью с иголками, к тому же уже изрядно поддатый. А кроме этого, целая делегация бесов, разнаряженных, как на парад, дружно марширующих с какой-то длиннющей петицией в руках. Бывает же такое, представляете, а?

Короче, ерунда всякая, я уже протянул руку, чтоб нажать на все крестики, а потом спросить книгу, что ж это за зверь «порносайт», вдруг подскажет, но… То есть очень запоздало сообразил, куда и зачем идут бесы, а когда вдруг вспомнил, экран показал, что они шумной толпой встали прямо у наших медных ворот. И ведь пригласил их сюда не кто-то там, а ваш покорный слуга…

— Иловайский, открывай!

— Чего надо от грозной Хозяйки?! — старательно подражая Катерине, безумнейшим фальцетом пропел я. Видимо, репродукторы тоже были включены, потому что бесы едва не рухнули с копыт от хохота…

— Хорунжий, мать твою… Ты бабу-то из себя не строй, а то мы не знаем, кто в теремочке живёт… И с кем!

Ах так?! Я вспыхнул и, твёрдой рукой взявшись за красный рычаг на стене, резко повернул его вниз. На две минуты две львиные головы превратили площадку перед воротами в огненный ад! Когда пламя отревело своё, на меня через экран изумлённо вытаращились маленькие, чёрные, лысые пигмеи с рожками. Одежда, волосы, шерсть — всё сгорело подчистую!

— И петицию нашу сжёг, на фиг… Зря только всем взводом старались, — шёпотом пропищал кто-то.

Остальные зашикали на него:

— Скажи спасибо, дурилка, что хоть живыми оставил. Иловайский, он шуток не понимает, у него мозги по казачьему уставу отредактированы, вот и…

— Эй! — Я собрался было ещё раз пыхнуть огнём, но передумал. — Чего надо было, с чем припёрлись?

— Вот и разговор по существу пошёл, — откликнулись обрадованные бесы, организованно отступая подальше и уже оттуда крича: — Ты ж вроде сам просил захаживать с претензиями? Ну мы сдуру и поверили…

— Погорячился, виноват.

— А-а, ну с кем не бывает, — переглянулись они, но ближе не подошли. — Мы без обид. Ты когда-никогда всё равно через арку пойдёшь — небось сочтёмся…

— Выкладывайте, только покороче, суть претензий.

— Всех?!

— Не, все меня решать не уполномачивали, — вовремя сориентировался я. — Давайте парочку главных.

Бесы загомонили и скучковались. Через несколько минут ожесточённого спора о воинских льготах и привилегиях они выдвинули вперёд самого шустрого, возложив на него роль делегата. Ну а если что не так, то и мученика за правое дело…

— Зачитываю вкратце, по памяти, желания, требования и наезды. Короче, милостиво просим! Иловайского расстрелять, а ещё чтоб сама Хозяйка для нашего взвода канкан в прозрачном сарафане станцевала…

Конец его пламенной речи в этом же пламени и утонул. Я, конечно, не Катя, у меня нервы покрепче, но издеваться над моей любимой девушкой ещё ни одному рогатому парламентёру не позволено.

Когда хорошо прожаренного, но дико живучего беса унесли с площадки, его место занял второй кандидат. Этот, видимо, учёл печальный опыт предшественника и попросил уже куда скромнее:

— А можно каждый раз после твоего визита через арку мы всем взводом марш-бросок вокруг города давать будем? При полном вооружении, со знамёнами и криками: «Да здравствует наш дорогой Илья Иловайский, чтоб ему не кашлять!»

— Это… можно, пожалуй, — дважды подумав, но не найдя никакого подвоха, согласился я.

— А про Хозяйку в сарафане — это ни-ни, да?

— Ни-ни! — подтвердил я.

— Ясненько, хотелось, конечно, но… — понимающе развёл руками «дипломат». — Тогда, может быть… какой-нибудь знак отличия за очередную попытку убить хорунжего?

— В принципе почему нет? А давайте. — Я тоже решил не строить из себя зануду и поиграть в демократию. — Вон у французов Наполеон ввёл орден Почётного легиона, чтоб всяким инвалидам горло затыкать. Торжественно разрешаю! Медаль «За отвагу перед Иловайским» должна быть изготовлена из чёрного чугуна, весить не меньше полпуда и носиться на шее на цепи, но при стрельбе перекидываться за спину. Эскиз и пожелания несите сюда на утверждение. Вручаться эта награда будет перед строем, только за реальные боевые заслуги и по личному распоряжению Хозяйки, чтоб ни одна штабная крыса не получила!

knizhnik.org

Колдун на завтрак читать онлайн - Андрей Белянин (Страница 25)

— Как прикажете доложить о вас, сударь?

— Да вот так, для начала прикажу положить трезубец, опуститься на колени, руки за голову и молиться молча, — так же широко улыбнулся я, поднимая воронёный ствол пистолета на уровень его пятачка. — Один раз вякнешь, и лови серебряную пулю меж рогов!

— Безобразие? — подчиняясь моему диктату, скорее уточнил, чем резюмировал высокий бугаеобразный чёрт в едва ли не трескающейся на его плечах лакейской ливрее. — Тут частная вечеринка, ведьмакам и характерникам вход заказан.

— А я ненадолго. Мне бы с Хозяйкой из Оборотного переговорить, и уйду.

— Неужто сам Иловайский честь оказал? — сложив в уме два и два, уважительно выдохнул нечистый. — Ну тогда что ж, у меня тоже семья и дети, я на геройскую смерть за-ради науки не подписывался. До залы сопровожу. Хозяйке на ушко представлю. А вот сумеешь ли ты выбраться, хорунжий, так это…

— Не твоя печаль, — удовлетворённо подтвердил я. — Веди давай.

— Отчего же не провести, — усмехнулся он, поднял трезубец, замаскированный под жезл, и кивком рогов указал на дальнюю дверь в коридоре. — Там она, научная конференция, там ты многих знакомых увидишь. Только не шуми сильно, интеллектуалы же сплошь, не любят они, когда докладчиков перебивают. Хотя с двух пистолетов многих не перебьёшь…

— Мне бы только с Катенькой переговорить, — напомнил я. — Убедиться, что она в порядке, что ничего ей здесь не угрожает, и всё, до дому до хаты. Ты, главное дело, проводи, а про то, что как я отвернусь, так ты мне подножку подставишь да канделябром сверху — и думать забудь!

— Ужели так заметно?

— Примерно как если бы прямым текстом, большими буквами, поперёк хари киноварью написано. Не искушай, нечисть поганая, заряжено же…

— Прозрел, виноват, осознал, больше дурью не маюсь.

Вот в такой задушевнейшей беседе мы практически дошли до большой, переполненной народом залы, но внутрь спешить не стали. Подслушивать лучше у дверей…

В полутёмном помещении, благородно освещённом толстыми красными свечами, на высоких креслах, как в театре, сидело спинами к нам самое изысканное столичное общество. Я осторожно любовался в приоткрытую дверную щёлку на прекрасных дам в роскошных платьях с открытыми плечами, на их великолепных кавалеров, военных в новеньких мундирах и штатских в дорогих фраках, залитых золотом и сияющих наградами. Столь блестящее общество я видел впервые…

Все они с воодушевлением слушали вещающего с небольшой сцены высокого человека в обычном партикулярном платье, но с голубой лентой через плечо, с вытянутым козлиным лицом и редеющими желтоватыми волосами, длинными прядями спадающими ему на плечи. Ещё один тип чудасовского поэта-интеллигента-негодяя, но если о самом учителе губернаторских дочек я давно ничего не слышал, то этот умник выступал весьма громко:

— В связи с вышеперечисленным (я повторюсь, мне нетрудно) мы, как цивилизованное общество, не имеем морального права ограничивать суверенные аспекты духовного роста ничьей личности ни в бытовом, ни в социальном, ни в политическом и уж тем более ни в культурологическом плане. Долой вековое противостояние нетрадиционных форм жизни, а я уверен, что речь идёт именно о таковых, ибо условное деление энергий и сил на «светлые и тёмные» является не просто неполиткорректным, но, более того, чудовищно преступным по определению! Дальше так продолжаться не может, либо мы выйдем в новый мир грядущего прогресса духа с единым и обновлённым законодательством, учитывающим общие интересы всех и вся, либо ещё один период нашей общей истории будет вновь залит кровью. Сколько можно крови, господа?

— О чём это он? — шёпотом спросил я.

Чёрт-лакей в ухмылке показал впечатляющие клыки:

— Мы тут мелкие сошки, но вроде как второй день о перемирии договариваются.

— С турками?

— С придурками! Тьфу ты, скажет же такое… Нет, казак, они хотят такой закон протащить, чтоб нечисть людей не трогала.

— А зайцы морковку не ели?

— Вот именно, — понимающе кивнул чёрт.

Мы стали слушать дальше…

— В конце концов, само разделение великих проявлений космического или вселенского разума на условно «чистые» и «нечистые» по определению не может считаться даже более-менее логичным. Ведьма, убившая священника, — грешна! А что же священник, приговоривший ведьму к сожжению?! Виновен вдвойне и втройне! Ведь, обрекая её на муки, он совершает пассивное убийство, презирая заповедь своего Бога, то есть лишая жизни беззащитную женщину под прикрытием некоего безнравственного и устаревшего закона или, честнее сказать, беззакония, он убивает её смертью свою собственную душу! Но это метафизика, реальность куда страшнее. — Оратор откашлялся, хлебнул водички из стакана на столике и продолжил: — Меньшее зло «жизнь ведьмы» привело к многократно большему злу — «смерти ведьмы»! Как известно, праведно мстящая нечисть возобновляет свои ряды гораздо быстрее, ибо даже человеку вполне по силам перейти на сторону так называемого зла, став «нечистым». Избавившись от одного, двух, трёх колдунов, мы одновременно провоцируем появление на освобождённой территории десятка им подобных! Пусть фигурально, но к чему это приводит всех нас? Какой вал безумства рано или поздно захлестнёт человечество? Вопрос уже не стоит, мы или они. Вопрос в ином: что такое мы — без них?! Ничто, господа, фикция, самообман, иллюзорная яма в пространстве, вырытая нашими же закоснелыми принципами…

— Больной? — всё так же тихо спросил я.

— Хуже, — сочувственно вздохнул чёрт. — Фанатик. Такое не лечится.

Я помотал головой и попробовал пристальней вглядеться в аплодирующие ряды. Странно, что я не заметил этого раньше, но не все лица, присутствующие на этой конференции, были людьми. Магическим зрением я чётко видел у многих рога, шипы на плечах, когтистые лапы и хищно подрагивающие хвосты. Нечисть и не пыталась так уж маскироваться, ей этого не требовалось, её некому было узнавать. Так что же тут происходит?

Обладающие каким-то непонятным мне, извращённым складом ума, некие учёные индивидуумы решили не просто изучить её как вид, а ещё и найти пути честного и рассудительного сосуществования на земле! Но на какие же уступки будут вынуждены пойти остальные люди и чем заплатить за это призрачное «равноправие»? Могут ли человек и нечисть быть судимы единым законом? Да и каким оно может быть — иллюзорное равенство убийцы и жертвы? Я почувствовал, что ум едет за разум, мозги скрипят от перенапряжения, из-под папахи повалила струйка пара, и даже рогатый лакей вовремя понял, что ситуацию надо срочно разрядить.

— Хорунжий, ты это, не кипятись. Может, покуда они там треплются, мы с тобой по рюмочке? Перерыв ещё минут через тридцать, тогда и увидишь свою Хозяйку.

Ну, в сущности, а почему бы и нет? Чёрт выглядел достаточно болтливым, видать, его волосатую грудь и впрямь распирало от сознания, что он будет пить с самим Иловайским. Хотя вот мне лично никакая гордость от подобной популярности у нечистой силы настроения не прибавляла. Я ж их подлую братию на зубок изучил, им ни минуты верить нельзя — одной рукой здоровайся, из другой пистолет не выпускай. Чуток расслабился, и всё, ты труп, а он сыт!

Не потому что они такие очень уж злые, просто ты показал себя слишком уж глупым. Мы же в свою очередь едим тех, кто тупее нас — баранов, бычков, курей, а рыба, говорят, так и вовсе без мозгов. Всё чин чином, у нечисти те же принципы. На умных или опасных бросается редко, а вот слабых или глупых жрёт без всякой совести. Вот поэтому я даже к этому дружески услужливому чёрту в ливрее лишний раз спиной не оборачивался. Он сопроводил меня в какую-то подсобную каморку, усадил на табурет, достал из шкафчика початый штоф водки да тарелочку с одним солёным огурцом.

— Стопочки тоже имеются, щас тряпочкой протру. Водка не палёная, зазря травить не буду. — Он быстро разлил по три булька, мы выпили не чокаясь. Он не сводил глаз с моих пистолетов, я же следил за его руками. Огурец так же честно уполовинили на двоих.

— И что, любезный, часто у вас тут такие научные конференции?

— Да раз-два в год, почитай, на разные темы собираются. Раньше всё чаще с иноземцами были, их сам государь жалует, хотя, чем занимаются, никто не ведает. Были и те, что Брюсову книгу искали да ради того требовали Сухареву башню разобрать. А были и наши, коим библиотека Ивана Грозного покоя не давала. Эти совсем плохо кончили…

— Что же так? — Я плеснул лакею ещё, но свою стопку твёрдо прикрыл рукой — на голодный желудок довольно будет.

Чёрт выпил, занюхал рукавом и, поморщившись, продолжил:

— Нашли, говорят, они одно место в подвалах Александровой слободы, с сундуками старинными, железом ржавым обитыми. Да только вниз спустились, а вот наверх не вышли… Люди дворовые крики странные слышали, рычание да звук такой, будто кто кости зубами перемалывает. Когда охрана их на другой день туда с фонарями заглянуть осмелилась, ни одного сундука с книгами уже и не было вовсе. Как и учёных тех. Только кровь запёкшаяся на стенах да на полу, а в углу отрезанная собачья голова, мёртвая, и метла рядом… Страшное дело… Более никто не пошёл, и вход в те подвалы в тот же день засыпали!

— Опричники с того света вернулись?

— Да кто их знает, ещё налей…

— Не развезёт?

— Не твоя забота, хорунжий!

— И то верно…

— А год назад они тут дух старцев чухонских вызывали, — продолжал бодро делиться чёрт, и голодный блеск в его пылающих глазах нравился мне всё меньше и меньше. — Все трое не пришли, но один заявился, тот, что самый наиточнейший день указал, когда Санкт-Петербургу под воду уйти! Трёх царей православных в невской земле схоронили, звезда-комета тысяча восемьсот двенадцатого года уже над Россией прошла, так теперь сам считай, сколько осталось. Один только знал, как из третьего тысячелетия от Рождества Христова нам двенадцатый год обратной бедой обернётся, вот тут уж и всем нам настанет полное…

На самой драматической паузе он кинулся вперёд, выхватил у меня из-за пояса один пистолет, радостно взвёл курок и с маху словил пустой бутылкой меж рогов!

Толстый зелёный штоф разлетелся вдребезги, а сам диверсант рухнул вместе с табуреткой, задрав к потолку нечищеные копыта. Я встал, спокойно вернул себе оружие и даже помахал ему пустой тарелкой над пятачком, для освежения. Вроде дышит. Обид, разумеется, не было, нечисть, она всегда так, чего уж на неё лишние грехи вешать. Отлежится, опять пойдёт мирно лакейничать, а вот судя по далёкому шуму разговоров и женскому смеху — докладчик взял перерыв, значит, теперь мне можно попытаться отыскать в толпе свою любимую кареглазку…

Не знаю, уж чего эти учёные умы здесь понапридумывали, но раз Катенька писала, что у неё проблемы, стало быть, моё место тут, рядом с ней, с саблей в руке, а не в Оборотном городе перед мониторами на голых ведьмочек с помелом любоваться!

Я мягко выскользнул из каморки, и первоначально мне вполне даже удалось раствориться в толпе, дамы на мой скромный мундир внимания не обращали, а господам-офицерам мои эполеты и тем паче не были интересны. Нечисть, конечно, отметила меня сразу, я тут для них заклятый враг номер один, но, кроме подозрительных взглядов да перешёптываний за спиной, на выяснение личности с проверкой документов подходить не решались. Оно и правильно, судя по всему, я тут был единственный вооружённый человек, то есть вполне способный оказать сопротивление. А этого нечистая сила терпеть не может…

Катю я нашёл не сразу. Она оказалась в компании того длинного типа с жёлтыми волосами, он стоял в центре залы, шумно дискутируя с группой единомышленников, и его левая рука преспокойно обнимала за талию Хозяйку Оборотного города. Сделать мне больнее было просто невозможно…

Сердце ёкнуло, ноги подкосились, сияющие люстры поплыли, радостные лица слились в одно безобразное пятно, дивная музыка показалась дьявольским наваждением, и я, наверное, даже упал бы, если бы кто-то твёрдо и уверенно не поддержал меня под локоть. Обернувшись сказать спасибо, я едва не подавился словами благодарности — меня поддерживала рыжая ведьма Фифи…

— Кого я вижу, кто к нам пожаловал! Господа, позвольте представить всем нашего неожиданного гостя. О нём многие слышали, кое-кто даже хотел бы познакомиться поближе, но этот герой так удачлив и так неуловим… Поприветствуем хорунжего Всевеликого войска донского, самого Илью Иловайского!

— Характерник… — изумлённо пронеслось среди гостей.

Я молча кивнул. Не то чтобы был так уж невежлив, но просто прекрасно понимал, что если скажу всем «здорово дневали!», то очень маловероятно, что мне хоть кто-то ответит «слава богу!». Зато Катенька мигом обернула ко мне испуганный взгляд, но тут же сникла как птичка, которая и шагу не может ступить из клетки. Фифи, хищно улыбаясь окружающим и всё так же цепко держа меня, с едва заметной хромотой подошла к высокомерно поскучневшему докладчику:

— Месье Жарковский, а вот перед вами и конкретный пример того, почему ваша выстраданная теория единства добра и зла не может быть реализована в Российской империи. Пока среди людей водятся такие вот характерники…

— Это ходячий анахронизм. — Жарковский с недоброй улыбкой протянул мне руку. — Я наслышан о вас. Мне очень жаль…

— Чего жаль? — не понял я, принимая его рукопожатие, но не сводя глаз с грустной Катеньки.

— Вас, разумеется, — усмехнулся он, демонстративно вытирая руку о полы штатского камзола. — Ваше время ушло. Растворилось в веках ещё до полного формирования Запорожской Сечи. Скажите, каково это, Иловайский? Вам, наверное, тяжело быть последним?

— Оставьте его в покое! — Катя вывернулась из объятий докладчика, попыталась оттолкнуть от меня рыжую ведьму и обратилась ко мне: — Ты чё пришёл? Тебя звали? Я тебя как человека просила, посиди, подежурь, а ты…

— Но, любимая…

— Да меня уволят из-за твоей любви!

— Катюха, оставь парня, какой смысл на него орать, он всё равно не в теме. — Жарковский вновь попробовал было обнять её за плечи, но, столкнувшись с моим взглядом, вовремя убрал руку.

— Что ж, хорунжий, на пять минут я тоже оставлю тебя с Хозяйкой, но не дольше. — Фифи показала острые зубки и отпустила мой рукав.

Мы с Катенькой отошли в угол, она, прижав меня к стене грудью, сначала грозно пыхтела, словно бы не зная, с чего начать, а потом вдруг тихо, по-девчоночьи расплакалась:

— Ты дурак? Совсем дурак или как? Мне и так тут… а он ещё… Дурак, дурак, дурак!

— Этот чиновник тебе нравится?

— Жарковский, что ли?! Он со мной с одного курса, жуткое хамло и косит под эстета! А ты дурак… два раза дурак… Тебя мне только тут для полного счастья не хватало!

— Сама же написала, что у тебя проблемы.

— Дура была! Поторопилась. А ты и рад стараться?! Припёрся же…

— Вот и поговорили, — буркнул я и, ни на кого не обращая внимания, обнял её, прижимая к своей груди.

Грозная Хозяйка в простеньком платьице поливала меня слезами, сбивчиво что-то бормоча. Всю суть проблемы я, конечно, не уловил, но и без подробностей было ясно — Оборотный город в беде.

— В прошлом году наши одобрили доклад этого зануды и проголосовали «за»! И, начиная с сегодняшней, на все научные конференции, симпозиумы и встречи теперь будут приглашать нечисть уже не как образец для изучения, а как полноправных партнёров. Представляешь?! Они получат право защиты, адвокатов, собственную полицию, органы контроля и непредвзятый суд присяжных. Причём набранный из своей же братии!

— Ну так… демократия?

— Демократия, с заботливо вычеркнутыми лишними «рь» в нужном месте, — горячо всхлипнула Катерина. — Но мне оно по… нижнюю чакру, если б все их шоу проходили, как раньше, в Питере, Москве, Киеве или Казани, так нет! Вон та рыжая хромая сука подала заявку на мой Оборотный город. Она гарантирует туда безопасные экскурсии студентов, проведение свадебных обрядов, оригинальное сафари на кладбище, культурно-развлекательную программу и ресторанный бизнес! И ей поверили, просят бизнес-план и готовы ставить проект на финансирование. Ты сечёшь, чем это кончится?

Ну, тут особого ума не надо… Если толпа экзальтированных невооружённых людей отправится на гулянку прямиком в мир голодной нечисти, то на месяц там действительно будет праздник. Павлушечка расширит ассортимент мясной лавки, Вдовец увеличит продажу пирогов с человечиной, вампиры сделают солидный запас крови, колдуны затарятся на год вперёд черепами, ногтями и волосами для своих чёрных ритуалов, а прочие как минимум наедятся от души. Ни один посетитель живьём оттуда не выйдет, а весь город уже под суд не отдашь. Когда виноваты все, значит, виноватых нет. Тем более если что, так и судить их будет их же нечистый суд! И вот кому такая шибко «высоконаучная» хрень могла взбрести в голову?!

— Дамы и господа! Перерыв окончен! Месье Жарковский в форме цивилизованного диспута готов ответить на все ваши вопросы.

Докладчик бодро взбежал на трибуну, снисходительно оглядел рассаживающиеся ряды и с ходу заявил:

— Мне нужен оппонент!

— Что вы, право? С вами интеллектом мериться — себя дураком выставлять, — подобострастно выкрикнул кто-то из зала.

— Спасибо, я в курсе, что я прав, но тем не менее… Смелее, вы ведь все учёные люди. Однако я готов выслушать и представителей так называемой «нечисти». Хотя толерантнее было бы назвать их всё-таки «собеседники». Красивое русское слово, без лишней вычурности, не правда ли?

— Щас я этому козлу всё скажу, — неожиданно вспыхнула Катенька, отрываясь от меня. — Платок есть? Не могу выйти на сцену с распухшим носом…

— А пусть Иловайский выйдет! — неожиданно звонко выкрикнула из другого конца залы ведьма Зайцева. — Он характерник, а значит, убийца. К кому же, как не к таким, как он, должен быть строг новый закон единства и равноправия? Или казаки по-прежнему будут убивать нас безнаказанно, руководствуясь лишь собственными пристрастиями, а нам не давая даже шанса исправиться или хотя бы объясниться?!

Под недоуменный ропот зала Жарковский приветственно сделал мне ручкой:

— Прошу вас, Иловайский, к барьеру!

Ха, гусь лапчатый с мордой крапчатой… У барьера, с дуэльными пистолетами, ты бы против меня и полминуты не выстоял, на ходу подумал я, широкими шагами продвигаясь к импровизированной трибуне. В спину раздавались смешки и фырканья, чувствовалось, что казакам здесь почему-то не рады. Но мне они все тоже с повальной любовью ни в какой позе не упёрлись, я ведь только ради Кати здесь нахожусь и обидеть её никому не позволю, ни оборзевшей нечисти, ни зарвавшейся учёной братии.

— Итак, в вашем лице мы имеем так называемого характерника — непримиримого борца с нечистью. Так вот, побойтесь Бога, Иловайский, откажитесь!

— От чего? — смутился я, потому что все присутствующие ободряюще зааплодировали.

— От всего! Откажитесь от характерничества — на деле вы никто и ничего не умеете. Откажитесь от борьбы с нечистой силой — вы ничего и в этом не понимаете, вас никто не учил, вы и близко не осознаёте, в сколь тонкие материи грубо лезете вашей казачьей пикой, нарушая веками устоявшиеся традиции быта и опыта нашего сосуществования. В будущем вам нет места, вы в курсе? В нём есть мы — учёные люди, и они — прогрессивная нечисть. А характерникам там места нет. Как и всему казачеству в целом. Вы — соринка, мусор, устаревший элемент, дестабилизирующий анахронизм. Могу повторить это дважды, если так вам будет легче для понимания. Откажитесь, побойтесь Бога!

knizhnik.org

---

Смотрите также

• 
  Почему тошнит по утрам после завтрака
• 
  Русский завтрак каша пшеничная с грушей
• 
  Завтрак с эйнштейном смотреть онлайн бесплатно
• 
  После завтрака через сколько можно тренироваться
• 
  Можно ли на завтрак есть виноград
• 
  Можно ли есть виноград на завтрак
• 
  Бутерброд с красной икрой на завтрак
• 
  Блюда на завтрак за 5 минут
• 
  Завтраки для семьи на каждый день
• 
  Можно ли есть помидоры на завтрак
• 
  Что в пост приготовить на завтрак