Онлайн чтение книги Завтрак в кафе Готэм Lunch at the Gotham Cafe Стивен Кинг. Завтрак в «Кафе Готэм». Завтрак в кафе готэм

Книга: Завтрак в «Кафе Готэм» . Стр: 1 Автор: Стивен Кинг из раздела: Ужасы.

Добавить в избранное

Читать онлайн электронную книгу Завтрак в кафе Готэм Lunch at the Gotham Cafe - Стивен Кинг. Завтрак в «Кафе Готэм» бесплатно и без регистрации!

Как-то в Нью-Йорке я заглянул в один приятный ресторан. В зале метрдотель показывал семейной паре столик. Мужчина и женщина о чем-то спорили. Метрдотель перехватил мой взгляд и очень цинично подмигнул мне. Я вернулся в гостиницу и написал рассказ. Работал три дня, ни о чем другом не думал. Конечно же, меня интересовал не безумный метрдотель, а леденящие душу отношения между разводящимися мужем и женой. По-своему эта парочка безумнее метрдотеля. Куда как безумнее.

Как-то я вернулся домой из брокерской фирмы, в которой работаю, и нашел на обеденном столе письмо – а вернее, записку – от моей жены с сообщением, что она уходит от меня, что ей необходимо некоторое время побыть одной и что со мной свяжется ее психотерапевт. Сидел на стуле у обеденного стола, вновь и вновь перечитывая короткие строчки, не в силах поверить. Помнится, около получаса у меня в голове билась одна-единственная мысль: «Я даже не знал, что у тебя есть психотерапевт, Диана».

Потом я поднялся, пошел в спальню и огляделся. Ее одежды не было (если не считать подаренного кем-то свитера с поблескивающей поперек груди надписью «ЗОЛОТАЯ БЛОНДИНКА»), а комната выглядела как-то странно, неряшливо, будто ее обыскивали, ища что-то. Я проверил свои вещи – не взяла ли она чего-нибудь. Мои руки казались мне холодными и чужими, словно их накачали транквилизатором. Насколько я мог судить, все, чему следовало там быть, там было. Я ничего иного и не ждал, и тем не менее комната выглядела странно, словно она ее дергала, как иногда в раздражении дергала себя за кончики волос.

Я вернулся к обеденному столу (который занимал один конец гостиной – в квартире ведь было всего четыре комнаты) и перечел еще раз шесть адресованных мне фраз. Они остались прежними, но теперь, заглянув в странно взъерошенную спальню, в полупустой шкаф, я был уже на пути к тому, чтобы им поверить. Она была ледяной, эта записка. Ни «целую», ни «всего хорошего», ни даже «с наилучшими» в заключение. «Береги себя» – такой была максимальная степень ее теплоты. И сразу под этим она нацарапала свое имя.

«Психотерапевт». Мои глаза снова и снова возвращались к этому слову. «Психотерапевт». Наверное, мне следовало бы радоваться, что это не был «адвокат», но радости я не испытывал. «С тобой свяжется Уильям Хамболд, мой психотерапевт».

– Свяжись вот с этим, пупсик, – сказал я пустой комнате и прижал ладонь к паху. Но это не прозвучало круто и язвительно, как мне хотелось, а лицо, которое я увидел в зеркале напротив, было белым, как бумага.

Я прошел на кухню, налил себе апельсинового сока в стакан и уронил его на пол, когда попытался взять со стола. Сок облил нижние ящики, стакан разбился. Я знал, что непременно порежусь, если начну подбирать осколки, – у меня тряслись руки. Но я начал их подбирать. И порезался. В двух местах. Неглубоко. Я все думал: это шутка, потом понял, что нет и нет. Диана не была склонна к шуткам. Но только я же ничего подобного не ждал и ничего не мог понять. Какой психотерапевт? Когда она у него бывала? О чем она говорила? Впрочем, пожалуй, я знал, о чем. Обо мне. Вероятно, всякую чушь о том, как я всегда забываю спустить воду, кончив мочиться, как я требую орального секса до надоедливости часто. (На какой частоте возникает надоедливость? Я не знал.) Как я мало интересуюсь ее работой в издательстве. И еще вопрос: как она могла обсуждать самые интимные стороны своего брака с человеком по имени Уильям Хамболд? В самый раз для физика из Калифорнийского технологического института или заднескамеечника в Палате лордов.

И еще супервопрос: почему я не замечал, как что-то назревало? Каким образом я мог нарваться на это, точно Сонни Листон на знаменитый неуловимый апперкот Кассиуса Клея? По глупости? Из-за отсутствия чуткости? По мере того как проходили дни и я перебирал в памяти последние шесть – восемь месяцев нашего двухлетнего брака, у меня сложилось убеждение, что причина заключалась и в том, и в том.

В тот вечер я позвонил ее родителям в Паунд-Ридж и спросил, не у них ли Диана.

– Да, она здесь и она не хочет разговаривать с вами, – сказала ее мать. – Больше не звоните.

Тишина в трубке у моего уха.

Два дня спустя мне в контору позвонил знаменитый Уильям Хамболд. Удостоверившись, что действительно говорит со Стивеном Дэвисом, он тут же начал называть меня Стивом. Может, вам чуточку трудно в это поверить, однако было именно так. Голос Хамболда был мягким, тихим, интимным, и мне представился кот, мурлыкающий на шелковой подушке.

Когда я спросил про Диану, Хамболд ответил, что «все идет настолько хорошо, насколько можно было ожидать», а когда я спросил, нельзя ли мне поговорить с ней, он выразил мнение, что «это на данном этапе было бы контрпродуктивно». Затем, совсем уж немыслимо (во всяком случае, на мой взгляд), он осведомился карикатурно заботливым тоном, как поживаю я.

– Лучше некуда, – ответил я. Я сидел за столом, опустив голову, обхватив лоб левой рукой. Глаза у меня были зажмурены, чтобы не смотреть в ярко-серую глазницу экрана моего компьютера. Я много плакал, и было такое ощущение, что под веки попал песок. – Мистер Хамболд… ведь «мистер», а не доктор?

– Я предпочитаю «мистера», хотя имею степени…

– Мистер Хамболд, если Диана не хочет вернуться домой, если она не хочет разговаривать со мной, так чего же она хочет? Зачем вы звоните?

– Диана хотела бы получить доступ к сейфу, – сказал он вкрадчивым, мурлыкающим голоском. – Вашему ОБЩЕМУ сейфу.

Тут я понял, почему у спальни был такой мятый, взъерошенный вид, и ощутил первые яркие проблески злости. Ну конечно же! Она искала ключ к сейфу. Она не интересовалась моей небольшой коллекцией серебряных долларов, чеканившихся до Второй мировой войны, или кольцом с розовым ониксом, которое купила мне к первой годовщине нашей свадьбы (годовщин этих у нас было всего две)… но в сейфе хранилось бриллиантовое колье, которое я ей подарил, и примерно на тридцать тысяч долларов ценных бумаг. Ключ был в нашем летнем домике в Адирондакских горах, вспомнил я. Не нарочно, а по забывчивости я оставил его на книжном шкафу у самой стены среди пыли и мышиного помета.

Резкая боль в левой руке. Я посмотрел и увидел, что она стиснута в тугой кулак. Я раскрыл пальцы. В подушечке ладони ногти отпечатали глубокие полумесяцы.

– Стив? – промурлыкал Хамболд. – Стив, вы слушаете?

– Да, – ответил я. – Мне надо сказать вам две вещи. Вы готовы?

– Разумеется, – сказал он все тем же мурлыкающим голоском, и на миг мне представилось, как Уильям Хамболд мчится по пустыне на «харлей-дэвидсоне» в окружении своры Ангелов Ада. А на спине его кожаной куртки: «РОЖДЕН ДЛЯ КОМФОРТА».

Снова боль в левой руке. Она вновь непроизвольно стиснулась в кулак, как смыкаются створки устрицы. На этот раз, когда я его разжал, два маленьких полумесяца из четырех кровоточили.

– Во-первых, – сказал я, – сейф останется запертым до тех пор, пока какой-нибудь судья по бракоразводным делам не распорядится открыть его в присутствии адвоката Дианы и моего. А тем временем никто его не обчистит, и это точно. Ни я, ни она. – Я помолчал. – И ни вы.

– По-моему, враждебная позиция, которую вы заняли, контрпродуктивна, – сказал он. – И, Стив, если вы подумаете о том, что сейчас наговорили, возможно, вам будет легче понять, почему ваша жена настолько эмоционально сокрушена, настолько…

– Во-вторых, – перебил я его (это мы, враждебно настроенные, умеем!), – то, что вы называете меня уменьшительным именем, я нахожу оскорбительно фамильярным и бестактным. Попробуйте еще раз по телефону, и я сразу повешу трубку. Попробуйте назвать меня так в лицо, и вы на опыте убедитесь, насколько враждебна моя позиция.

– Стив… мистер Дэвис… мне кажется…

Я повесил трубку. Сделав это, я ощутил что-то вроде удовольствия – в первый раз после того, как нашел на обеденном столе записку, придавленную ее тремя ключами от квартиры.

В тот же день я поговорил с приятелем в юридическом отделе, и он порекомендовал мне своего друга, который брал бракоразводные дела. Я не хотел развода – я был в бешенстве из-за нее, но по-прежнему любил ее и хотел, чтобы она вернулась, – однако мне не нравился Хамболд. Мне не нравилась сама идея его существования. Он действовал мне на нервы – он и его мурлыкающий голосишко. Мне кажется, я предпочел бы крутого крючкотвора, который позвонил бы и сказал: «Отдайте нам ключ от сейфа до конца рабочего дня, Дэвис, и, может быть, моя клиентка сжалится и решит, оставить вам что-нибудь сверх двух пар исподнего и карточки донора, усекли?»

Это я мог бы понять. А вот от Хамболда разило подлой пронырливостью.

Специалиста по разводам звали Джон Ринг, и он терпеливо выслушал повесть о моих горестях. Подозреваю, почти все это он уже много раз слышал раньше.

– Будь я совершенно уверен, что она хочет развода, по-моему, мне было бы легче, – закончил я.

– Так будьте совершенно уверены, – сразу же сказал Ринг. – Хамболд просто ширма, мистер Дэвис… и потенциально сокрушительный свидетель, если дело дойдет до суда. Не сомневаюсь, что сначала ваша жена обратилась к адвокату, и когда адвокат узнал про пропавший ключ от сейфа, он рекомендовал Хамболда. Адвокат не мог бы вам позвонить, это было бы нарушением этики. Предъявите ключ, друг мой, и Хамболд исчезнет со сцены. Можете не сомневаться.

Почти все это я пропустил мимо ушей. Мои мысли сосредоточились на его первых словах.

– Так вы считаете, она хочет развода, – сказал я.

– Безусловно, – сказал он. – Она хочет развода. Очень хочет. И, покончив с браком, не намерена остаться с пустыми руками.

Я договорился с Рингом обсудить все подробнее на следующий день. Домой из конторы я вернулся как мог позднее, некоторое время бродил по квартире, решил пойти в кино, не нашел ни одного фильма, который хотел бы посмотреть, включил телевизор, не нашел ни одной заинтересовавшей меня программы и опять принялся бродить из комнаты в комнату. В какой-то момент я обнаружил, что стою в спальне у открытого окна в четырнадцати этажах над улицей и швыряю вниз все мои сигареты, даже затхлую пачку «Вайсройз», завалявшуюся у дальней стенки ящика письменного стола, – пачку, которая, возможно, пролежала там десять лет или дольше, иными словами, с того времени, когда я понятия не имел, что на свете существует такая тварь, как Диана Кислоу.

Хотя в течение двадцати лет я выкуривал от двадцати до сорока сигарет в день, не помню, чтобы у меня внезапно возникло желание покончить с курением, не помню и никакой внутренней борьбы – ни даже логичной мысли, что, может быть, третий день после ухода вашей жены – не самый оптимальный момент, чтобы бросить курить. Я просто выкинул через окно в темноту нераспечатанный блок, полблока и две-три начатые пачки, которые нашел в комнатах. Затем закрыл окно (мне в голову не пришло, что было бы эффективнее выбросить не курево, а курильщика, – ни разу не пришло), растянулся на кровати и закрыл глаза.

Следующие десять дней, пока я терпел худшие следствия физического отказа от никотина, были трудными, часто тягостными, но, пожалуй, не настолько скверными, как я ожидал. Меня тянуло закурить десятки… нет, сотни раз, я этого не сделал. Были минуты, когда мне казалось, что я сойду с ума, если сейчас же не закурю, а встречая на улице курящего прохожего, испытывал почти непреодолимое желание завизжать: «Отдай, мудак! Она моя!», – но удерживался.

Худшие минуты наступали поздно ночью. Мне кажется (но я не уверен: мои мыслительные процессы того времени вспоминаются мне крайне смутно), будто я решил, что, бросив курить, буду лучше спать, но ничего подобного! Иногда я лежал без сна до трех часов утра, сцепив руки под подушкой, глядя в потолок, слыша сирены и погромыхивание тяжелых грузовиков. И я думал о круглосуточном корейском супермаркете почти прямо напротив моего дома. Я думал о белом сиянии флюоресцентных плафонов внутри, таком ярком, что оно приводило на память соприкосновение Кублер-Росс со смертью[1]Кублер-Росс Элизабет, психиатр, автор книги «О смерти и умирании», 1969 год. – Примеч. пер.. Видел, как оно выплескивается на тротуар между витринами, которые еще через час два молодых корейца в белых бумажных колпаках начнут заполнять фруктами. Я думал о мужчине постарше за прилавком, тоже корейце, тоже в бумажном колпаке, о блоках и блоках сигарет на полках у него за спиной, величиной не уступающих скрижалям, с которыми в «Десяти заповедях» Чарльз Хестон спускается с Синая. Я думал о том, как встану, оденусь, пойду туда, куплю пачку сигарет (а может быть, девять или десять пачек) и, сидя у окна, буду курить «Мальборо» одну за другой, а небо на востоке зарозовеет, и взойдет солнце… Я этого не сделал, но ночь за ночью в предрассветные часы я засыпал, считая не слонов, а марки сигарет: «Уинстон»… «Уинстон 100с»… «Вирджиния слимс»… «Дорал»… «Мерит»… «Мерит 100с»… «Кэмел»… «Кэмел филтерс»… «Кэмел лайтс».

Попозже – примерно тогда, когда последние три-четыре месяца нашего брака, правду сказать, начали представляться мне более ясно – у меня сложилось убеждение, что мое решение бросить курить именно тогда, быть может, не было таким скоропалительным, как казалось сперва, и вовсе не безрассудным. Я не отличаюсь блестящим умом, да и особым мужеством тоже, но это решение можно счесть и блестящим, и мужественным. Во всяком случае, это не исключено: иногда мы становимся выше самих себя. В любом случае отказ от курения помог мне в первые дни после ухода Дианы сосредоточить мысли на чем-то конкретном; обеспечил моей тоске словесную форму, которой иначе она была бы лишена – не знаю, поймете ли вы. Скорее всего нет. Но не знаю, как выразить это иначе.

Прикидываю ли я, что отказ от курения в тот момент мог сыграть свою роль в том, что произошло тогда в «Кафе Готэм»? Естественно… Но это меня не трогает. В конце-то концов никто из нас не способен предсказать финальный результат наших поступков, да и мало кто пытается. Большинство поступает так, как поступает, чтобы продлить удовольствие или на время заглушить боль. И даже когда наши поступки диктуются самыми благородными побуждениями, последнее звено в цепи слишком часто обагрено чьей-то кровью.

* * *

Хамболд позвонил мне через две недели после того вечера, когда я бомбардировал сигаретами Восемьдесят третью улицу, и на этот раз он строго придерживался «мистера Дэвиса», как формы обращения. Он спросил меня, как я поживаю, и я ответил ему, что хорошо. Отдав таким образом дань вежливости, он сообщил мне, что звонит по поручению Дианы. Диана, сказал он, хотела бы встретиться со мной и обсудить «некоторые аспекты» нашего брака. Я подозревал, что «некоторые аспекты» подразумевают ключ к сейфу, не говоря уж о разных других финансовых вопросах, которые Диана сочтет нужным прояснить до того, как вытолкнет на сцену своего адвоката, однако моя голова сознавала одно, а тело вело себя совсем иначе. Я чувствовал, как краснеет моя кожа, как все быстрее колотится сердце. Я ощущал дерганье пульса в руке, держащей трубку. Не забывайте, в последний раз я видел ее утром того дня, когда она ушла. Но видел ли? Она спала, зарывшись лицом в подушку.

Однако у меня хватило здравого смысла спросить, о каких, собственно, аспектах мы говорим.

Хамболд сально хихикнул мне в ухо и ответил, что предпочел бы отложить это до нашей встречи.

– Вы уверены, что это такая уж хорошая идея? – спросил я, чтобы оттянуть время. Я ведь знал, что это очень плохая идея. И еще я знал, что соглашусь. Я хотел увидеть ее еще раз. Чувствовал, что должен увидеть ее еще раз.

– О да, я в этом убежден. – Сказано это было мгновенно, без колебаний. И последние сомнения в том, что Хамболд и Диана тщательнейшим образом отработали это между собой (и, да, вполне вероятно, советуясь с адвокатом), тут же улетучились… – Всегда следует дать пройти какому-то времени, прежде чем главные участники конфликта встретятся – дать им поостыть, однако, на мой взгляд, встреча лицом к лицу теперь облегчит…

– Позвольте мне сообразить, – сказал я. – Вы имеете в виду…

– Завтрак, – сказал он. – Послезавтра? У вас найдется для него время?

«Ну конечно, найдется, – подразумевал его тон. – Просто, чтобы снова ее увидеть… почувствовать легчайшее прикосновение ее руки. А, Стив?»

– В любом случае первую половину дня в четверг я свободен, так что тут затруднений не возникнет. Мне привести с собой моего… моего психотерапевта?

Снова сальный смешок задрожал у меня в ухе, будто нечто, секунду назад извлеченное из формочки для желе.

– А у вас он есть, мистер Дэвис?

– Собственно говоря, нет. Вы уже наметили место?

Я было спросил себя, кто будет платить за этот обед, и тут же улыбнулся собственной наивности. Сунул руку в карман за сигаретой, и мне под ноготь вонзился кончик зубочистки. Я вздрогнул, выдернул зубочистку, осмотрел ее кончик на предмет крови, ничего не обнаружил и сунул зубочистку в рот.

Хамболд успел что-то сказать, но я прослушал. При виде зубочистки я вновь вспомнил, что ношусь по волнам мира без сигарет.

– Простите?

– Я спросил, знаете ли вы «Кафе Готэм» на Пятьдесят третьей улице? – сказал он уже с легким нетерпением… – Между Мэдисон и Парком?

– Нет, но не сомневаюсь, что сумею его отыскать.

– В полдень?

Я хотел было сказать ему, чтобы он сказал Диане, чтобы она надела свое зеленое платье в черную крапинку с длинным разрезом на боку, но решил, что это может оказаться контрпродуктивным.

– Прекрасно, значит, в полдень.

Мы сказали то, что обычно говорят, кончая разговор с тем, кто вам уже не нравится, но с кем у вас есть дела. Затем я расположился перед компьютером и задумался, достанет ли у меня сил встретиться с Дианой, если я не выкурю предварительно хотя бы одной сигареты.

По мнению Джона Ринга, ничего прекрасного здесь не было. Ни в чем.

– Он вас подставляет, – сказал он. – И она с ним вместе. При такой расстановке сил адвокат Дианы будет там присутствовать незримо, а я – ни в каком качестве. Воняет за милю.

«Может быть, но тебе-то она никогда не всовывала язык в рот, чувствуя, что ты вот-вот кончишь», – подумал я. Но, поскольку таких вещей не говорят адвокату, чьими услугами вы только-только заручились, я сказал лишь, что хочу увидеть ее еще раз, посмотреть, нет ли шанса все уладить.

Он вздохнул.

– Не морочьте себе голову. Вы видите в этом ресторане его, вы видите ЕЕ, вы преломляете с ними хлеб, выпиваете немного вина, она закладывает ногу за ногу, вы смотрите, вы мило беседуете. Она снова закладывает ногу за ногу, вы смотрите и смотрите, и, возможно, они убедят вас сделать дубликат ключа к сейфу…

librebook.me

Завтрак в кафе 'Готэм' смотреть онлайн в хорошем качестве бесплатно

Смотреть кино онлайн Теперь можно и на мобильных устройствах.

Как-то вернувшись домой, Стивен Дэвис обнаруживает записку, в которой его жена Диана, пишет, что ей надоело их совместное проживание, и она желает развода. Обсудить взаимные претензии было решено в одном из кафе, где и случилось событие, которое едва не закончилось гибелью бывших супругов.

КиноПоиск: 7.2 (70 голосов)

IMDb: 7.4 (156 голосов)

Завтрак в кафе 'Готэм' новые серии

загрузка...

Загрузка...

Завтрак в кафе 'Готэм' 2005

Завтрак в кафе 'Готэм'

Фильмы 2005 года

kinobum.club

Завтрак в «Кафе Готэм». Автор - Кинг Стивен. Содержание - Стивен Кинг Завтрак в «Кафе Готэм»

Стивен Кинг

Завтрак в «Кафе Готэм»

Как-то в Нью-Йорке я заглянул в один приятный ресторан. В зале метрдотель показывал семейной паре столик. Мужчина и женщина о чем-то спорили. Метрдотель перехватил мой взгляд и очень цинично подмигнул мне. Я вернулся в гостиницу и написал рассказ. Работал три дня, ни о чем другом не думал. Конечно же, меня интересовал не безумный метрдотель, а леденящие душу отношения между разводящимися мужем и женой. По-своему эта парочка безумнее метрдотеля. Куда как безумнее.

* * *

Как-то я вернулся домой из брокерской фирмы, в которой работаю, и нашел на обеденном столе письмо – а вернее, записку – от моей жены с сообщением, что она уходит от меня, что ей необходимо некоторое время побыть одной и что со мной свяжется ее психотерапевт. Сидел на стуле у обеденного стола, вновь и вновь перечитывая короткие строчки, не в силах поверить. Помнится, около получаса у меня в голове билась одна-единственная мысль: «Я даже не знал, что у тебя есть психотерапевт, Диана».

Потом я поднялся, пошел в спальню и огляделся. Ее одежды не было (если не считать подаренного кем-то свитера с поблескивающей поперек груди надписью «ЗОЛОТАЯ БЛОНДИНКА»), а комната выглядела как-то странно, неряшливо, будто ее обыскивали, ища что-то. Я проверил свои вещи – не взяла ли она чего-нибудь. Мои руки казались мне холодными и чужими, словно их накачали транквилизатором. Насколько я мог судить, все, чему следовало там быть, там было. Я ничего иного и не ждал, и тем не менее комната выглядела странно, словно она ее дергала, как иногда в раздражении дергала себя за кончики волос.

Я вернулся к обеденному столу (который занимал один конец гостиной – в квартире ведь было всего четыре комнаты) и перечел еще раз шесть адресованных мне фраз. Они остались прежними, но теперь, заглянув в странно взъерошенную спальню, в полупустой шкаф, я был уже на пути к тому, чтобы им поверить. Она была ледяной, эта записка. Ни «целую», ни «всего хорошего», ни даже «с наилучшими» в заключение. «Береги себя» – такой была максимальная степень ее теплоты. И сразу под этим она нацарапала свое имя.

«Психотерапевт». Мои глаза снова и снова возвращались к этому слову. «Психотерапевт». Наверное, мне следовало бы радоваться, что это не был «адвокат», но радости я не испытывал. «С тобой свяжется Уильям Хамболд, мой психотерапевт».

– Свяжись вот с этим, пупсик, – сказал я пустой комнате и прижал ладонь к паху. Но это не прозвучало круто и язвительно, как мне хотелось, а лицо, которое я увидел в зеркале напротив, было белым, как бумага.

Я прошел на кухню, налил себе апельсинового сока в стакан и уронил его на пол, когда попытался взять со стола. Сок облил нижние ящики, стакан разбился. Я знал, что непременно порежусь, если начну подбирать осколки, – у меня тряслись руки. Но я начал их подбирать. И порезался. В двух местах. Неглубоко. Я все думал: это шутка, потом понял, что нет и нет. Диана не была склонна к шуткам. Но только я же ничего подобного не ждал и ничего не мог понять. Какой психотерапевт? Когда она у него бывала? О чем она говорила? Впрочем, пожалуй, я знал, о чем. Обо мне. Вероятно, всякую чушь о том, как я всегда забываю спустить воду, кончив мочиться, как я требую орального секса до надоедливости часто. (На какой частоте возникает надоедливость? Я не знал.) Как я мало интересуюсь ее работой в издательстве. И еще вопрос: как она могла обсуждать самые интимные стороны своего брака с человеком по имени Уильям Хамболд? В самый раз для физика из Калифорнийского технологического института или заднескамеечника в Палате лордов.

И еще супервопрос: почему я не замечал, как что-то назревало? Каким образом я мог нарваться на это, точно Сонни Листон на знаменитый неуловимый апперкот Кассиуса Клея? По глупости? Из-за отсутствия чуткости? По мере того как проходили дни и я перебирал в памяти последние шесть – восемь месяцев нашего двухлетнего брака, у меня сложилось убеждение, что причина заключалась и в том, и в том.

В тот вечер я позвонил ее родителям в Паунд-Ридж и спросил, не у них ли Диана.

– Да, она здесь и она не хочет разговаривать с вами, – сказала ее мать. – Больше не звоните.

Тишина в трубке у моего уха.

* * *

Два дня спустя мне в контору позвонил знаменитый Уильям Хамболд. Удостоверившись, что действительно говорит со Стивеном Дэвисом, он тут же начал называть меня Стивом. Может, вам чуточку трудно в это поверить, однако было именно так. Голос Хамболда был мягким, тихим, интимным, и мне представился кот, мурлыкающий на шелковой подушке.

Когда я спросил про Диану, Хамболд ответил, что «все идет настолько хорошо, насколько можно было ожидать», а когда я спросил, нельзя ли мне поговорить с ней, он выразил мнение, что «это на данном этапе было бы контрпродуктивно». Затем, совсем уж немыслимо (во всяком случае, на мой взгляд), он осведомился карикатурно заботливым тоном, как поживаю я.

– Лучше некуда, – ответил я. Я сидел за столом, опустив голову, обхватив лоб левой рукой. Глаза у меня были зажмурены, чтобы не смотреть в ярко-серую глазницу экрана моего компьютера. Я много плакал, и было такое ощущение, что под веки попал песок. – Мистер Хамболд... ведь «мистер», а не доктор?

– Я предпочитаю «мистера», хотя имею степени...

– Мистер Хамболд, если Диана не хочет вернуться домой, если она не хочет разговаривать со мной, так чего же она хочет? Зачем вы звоните?

– Диана хотела бы получить доступ к сейфу, – сказал он вкрадчивым, мурлыкающим голоском. – Вашему ОБЩЕМУ сейфу.

Тут я понял, почему у спальни был такой мятый, взъерошенный вид, и ощутил первые яркие проблески злости. Ну конечно же! Она искала ключ к сейфу. Она не интересовалась моей небольшой коллекцией серебряных долларов, чеканившихся до Второй мировой войны, или кольцом с розовым ониксом, которое купила мне к первой годовщине нашей свадьбы (годовщин этих у нас было всего две)... но в сейфе хранилось бриллиантовое колье, которое я ей подарил, и примерно на тридцать тысяч долларов ценных бумаг. Ключ был в нашем летнем домике в Адирондакских горах, вспомнил я. Не нарочно, а по забывчивости я оставил его на книжном шкафу у самой стены среди пыли и мышиного помета.

Резкая боль в левой руке. Я посмотрел и увидел, что она стиснута в тугой кулак. Я раскрыл пальцы. В подушечке ладони ногти отпечатали глубокие полумесяцы.

– Стив? – промурлыкал Хамболд. – Стив, вы слушаете?

– Да, – ответил я. – Мне надо сказать вам две вещи. Вы готовы?

– Разумеется, – сказал он все тем же мурлыкающим голоском, и на миг мне представилось, как Уильям Хамболд мчится по пустыне на «харлей-дэвидсоне» в окружении своры Ангелов Ада. А на спине его кожаной куртки: «РОЖДЕН ДЛЯ КОМФОРТА».

Снова боль в левой руке. Она вновь непроизвольно стиснулась в кулак, как смыкаются створки устрицы. На этот раз, когда я его разжал, два маленьких полумесяца из четырех кровоточили.

– Во-первых, – сказал я, – сейф останется запертым до тех пор, пока какой-нибудь судья по бракоразводным делам не распорядится открыть его в присутствии адвоката Дианы и моего. А тем временем никто его не обчистит, и это точно. Ни я, ни она. – Я помолчал. – И ни вы.

– По-моему, враждебная позиция, которую вы заняли, контрпродуктивна, – сказал он. – И, Стив, если вы подумаете о том, что сейчас наговорили, возможно, вам будет легче понять, почему ваша жена настолько эмоционально сокрушена, настолько...

– Во-вторых, – перебил я его (это мы, враждебно настроенные, умеем!), – то, что вы называете меня уменьшительным именем, я нахожу оскорбительно фамильярным и бестактным. Попробуйте еще раз по телефону, и я сразу повешу трубку. Попробуйте назвать меня так в лицо, и вы на опыте убедитесь, насколько враждебна моя позиция.

– Стив... мистер Дэвис... мне кажется...

Я повесил трубку. Сделав это, я ощутил что-то вроде удовольствия – в первый раз после того, как нашел на обеденном столе записку, придавленную ее тремя ключами от квартиры.

www.booklot.ru

«Завтрак в “Кафе Готэм”» – читать

Стивен Кинг

Как-то в Нью-Йорке я заглянул в один приятный ресторан. В зале метрдотель показывал семейной паре столик. Мужчина и женщина о чем-то спорили. Метрдотель перехватил мой взгляд и очень цинично подмигнул мне. Я вернулся в гостиницу и написал рассказ. Работал три дня, ни о чем другом не думал. Конечно же, меня интересовал не безумный метрдотель, а леденящие душу отношения между разводящимися мужем и женой. По-своему эта парочка безумнее метрдотеля. Куда как безумнее.

* * *

Как-то я вернулся домой из брокерской фирмы, в которой работаю, и нашел на обеденном столе письмо – а вернее, записку – от моей жены с сообщением, что она уходит от меня, что ей необходимо некоторое время побыть одной и что со мной свяжется ее психотерапевт. Сидел на стуле у обеденного стола, вновь и вновь перечитывая короткие строчки, не в силах поверить. Помнится, около получаса у меня в голове билась одна-единственная мысль: «Я даже не знал, что у тебя есть психотерапевт, Диана».

Потом я поднялся, пошел в спальню и огляделся. Ее одежды не было (если не считать подаренного кем-то свитера с поблескивающей поперек груди надписью «ЗОЛОТАЯ БЛОНДИНКА»), а комната выглядела как-то странно, неряшливо, будто ее обыскивали, ища что-то. Я проверил свои вещи – не взяла ли она чего-нибудь. Мои руки казались мне холодными и чужими, словно их накачали транквилизатором. Насколько я мог судить, все, чему следовало там быть, там было. Я ничего иного и не ждал, и тем не менее комната выглядела странно, словно она ее дергала, как иногда в раздражении дергала себя за кончики волос.

Я вернулся к обеденному столу (который занимал один конец гостиной – в квартире ведь было всего четыре комнаты) и перечел еще раз шесть адресованных мне фраз. Они остались прежними, но теперь, заглянув в странно взъерошенную спальню, в полупустой шкаф, я был уже на пути к тому, чтобы им поверить. Она была ледяной, эта записка. Ни «целую», ни «всего хорошего», ни даже «с наилучшими» в заключение. «Береги себя» – такой была максимальная степень ее теплоты. И сразу под этим она нацарапала свое имя.

«Психотерапевт». Мои глаза снова и снова возвращались к этому слову. «Психотерапевт». Наверное, мне следовало бы радоваться, что это не был «адвокат», но радости я не испытывал. «С тобой свяжется Уильям Хамболд, мой психотерапевт».

– Свяжись вот с этим, пупсик, – сказал я пустой комнате и прижал ладонь к паху. Но это не прозвучало круто и язвительно, как мне хотелось, а лицо, которое я увидел в зеркале напротив, было белым, как бумага.

Я прошел на кухню, налил себе апельсинового сока в стакан и уронил его на пол, когда попытался взять со стола. Сок облил нижние ящики, стакан разбился. Я знал, что непременно порежусь, если начну подбирать осколки, – у меня тряслись руки. Но я начал их подбирать. И порезался. В двух местах. Неглубоко. Я все думал: это шутка, потом понял, что нет и нет. Диана не была склонна к шуткам. Но только я же ничего подобного не ждал и ничего не мог понять. Какой психотерапевт? Когда она у него бывала? О чем она говорила? Впрочем, пожалуй, я знал, о чем. Обо мне. Вероятно, всякую чушь о том, как я всегда забываю спустить воду, кончив мочиться, как я требую орального секса до надоедливости часто. (На какой частоте возникает надоедливость? Я не знал.) Как я мало интересуюсь ее работой в издательстве. И еще вопрос: как она могла обсуждать самые интимные стороны своего брака с человеком по имени Уильям Хамболд? В самый раз для физика из Калифорнийского технологического института или заднескамеечника в Палате лордов.

И еще супервопрос: почему я не замечал, как что-то назревало? Каким образом я мог нарваться на это, точно Сонни Листон на знаменитый неуловимый апперкот Кассиуса Клея? По глупости? Из-за отсутствия чуткости? По мере того как проходили дни и я перебирал в памяти последние шесть – восемь месяцев нашего двухлетнего брака, у меня сложилось убеждение, что причина заключалась и в том, и в том.

В тот вечер я позвонил ее родителям в Паунд-Ридж и спросил, не у них ли Диана.

– Да, она здесь и она не хочет разговаривать с вами, – сказала ее мать. – Больше не звоните.

Тишина в трубке у моего уха.

* * *

Два дня спустя мне в контору позвонил знаменитый Уильям Хамболд. Удостоверившись, что действительно говорит со Стивеном Дэвисом, он тут же начал называть меня Стивом. Может, вам чуточку трудно в это поверить, однако было именно так. Голос Хамболда был мягким, тихим, интимным, и мне представился кот, мурлыкающий на шелковой подушке.

Когда я спросил про Диану, Хамболд ответил, что «все идет настолько хорошо, насколько можно было ожидать», а когда я спросил, нельзя ли мне поговорить с ней, он выразил мнение, что «это на данном этапе было бы контрпродуктивно». Затем, совсем уж немыслимо (во всяком случае, на мой взгляд), он осведомился карикатурно заботливым тоном, как поживаю я.

– Лучше некуда, – ответил я. Я сидел за столом, опустив голову, обхватив лоб левой рукой. Глаза у меня были зажмурены, чтобы не смотреть в ярко-серую глазницу экрана моего компьютера. Я много плакал, и было такое ощущение, что под веки попал песок. – Мистер Хамболд... ведь «мистер», а не доктор?

– Я предпочитаю «мистера», хотя имею степени...

– Мистер Хамболд, если Диана не хочет вернуться домой, если она не хочет разговаривать со мной, так чего же она хочет? Зачем вы звоните?

– Диана хотела бы получить доступ к сейфу, – сказал он вкрадчивым, мурлыкающим голоском. – Вашему ОБЩЕМУ сейфу.

Тут я понял, почему у спальни был такой мятый, взъерошенный вид, и ощутил первые яркие проблески злости. Ну конечно же! Она искала ключ к сейфу. Она не интересовалась моей небольшой коллекцией серебряных долларов, чеканившихся до Второй мировой войны, или кольцом с розовым ониксом, которое купила мне к первой годовщине нашей свадьбы (годовщин этих у нас было всего две)... но в сейфе хранилось бриллиантовое колье, которое я ей подарил, и примерно на тридцать тысяч долларов ценных бумаг. Ключ был в нашем летнем домике в Адирондакских горах, вспомнил я. Не нарочно, а по забывчивости я оставил его на книжном шкафу у самой стены среди пыли и мышиного помета.

Резкая боль в левой руке. Я посмотрел и увидел, что она стиснута в тугой кулак. Я раскрыл пальцы. В подушечке ладони ногти отпечатали глубокие полумесяцы.

– Стив? – промурлыкал Хамболд. – Стив, вы слушаете?

– Да, – ответил я. – Мне надо сказать вам две вещи. Вы готовы?

– Разумеется, – сказал он все тем же мурлыкающим голоском, и на миг мне представилось, как Уильям Хамболд мчится по пустыне на «харлей-дэвидсоне» в окружении своры Ангелов Ада. А на спине его кожаной куртки: «РОЖДЕН ДЛЯ КОМФОРТА».

Снова боль в левой руке. Она вновь непроизвольно стиснулась в кулак, как смыкаются створки устрицы. На этот раз, когда я его разжал, два маленьких полумесяца из четырех кровоточили.

– Во-первых, – сказал я, – сейф останется запертым до тех пор, пока какой-нибудь судья по бракоразводным делам не распорядится открыть его в присутствии адвоката Дианы и моего. А тем временем никто его не обчистит, и это точно. Ни я, ни она. – Я помолчал. – И ни вы.

– По-моему, враждебная позиция, которую вы заняли, контрпродуктивна, – сказал он. – И, Стив, если вы подумаете о том, что сейчас наговорили, возможно, вам будет легче понять, почему ваша жена настолько эмоционально сокрушена, настолько...

– Во-вторых, – перебил я его (это мы, враждебно настроенные, умеем!), – то, что вы называете меня уменьшительным именем, я нахожу оскорбительно фамильярным и бестактным. Попробуйте еще раз по телефону, и я сразу повешу трубку. Попробуйте назвать меня так в лицо, и вы на опыте убедитесь, насколько враждебна моя позиция.

– Стив... мистер Дэвис... мне кажется...

Я повесил трубку. Сделав это, я ощутил что-то вроде удовольствия – в первый раз после того, как нашел на обеденном столе записку, придавленную ее тремя ключами от квартиры.

* * *

В тот же день я поговорил с приятелем в юридическом отделе, и он порекомендовал мне своего друга, который брал бракоразводные дела. Я не хотел развода – я был в бешенстве из-за нее, но по-прежнему любил ее и хотел, чтобы она вернулась, – однако мне не нравился Хамболд. Мне не нравилась сама идея его существования. Он действовал мне на нервы – он и его мурлыкающий голосишко. Мне кажется, я предпочел бы крутого крючкотвора, который позвонил бы и сказал: «Отдайте нам ключ от сейфа до конца рабочего дня, Дэвис, и, может быть, моя клиентка сжалится и решит, оставить вам что-нибудь сверх двух пар исподнего и карточки донора, усекли?»

Это я мог бы понять. А вот от Хамболда разило подлой пронырливостью.

Специалиста по разводам звали Джон Ринг, и он терпеливо выслушал повесть о моих горестях. Подозреваю, почти все это он уже много раз слышал раньше.

– Будь я совершенно уверен, что она хочет развода, по-моему, мне было бы легче, – закончил я.

– Так будьте совершенно уверены, – сразу же сказал Ринг. – Хамболд просто ширма, мистер Дэвис... и потенциально сокрушительный свидетель, если дело дойдет до суда. Не сомневаюсь, что сначала ваша жена обратилась к адвокату, и когда адвокат узнал про пропавший ключ от сейфа, он рекомендовал Хамболда. Адвокат не мог бы вам позвонить, это было бы нарушением этики. Предъявите ключ, друг мой, и Хамболд исчезнет со сцены. Можете не сомневаться.

Почти все это я пропустил мимо ушей. Мои мысли сосредоточились на его первых словах.

– Так вы считаете, она хочет развода, – сказал я.

– Безусловно, – сказал он. – Она хочет развода. Очень хочет. И, покончив с браком, не намерена остаться с пустыми руками.

* * *

Я договорился с Рингом обсудить все подробнее на следующий день. Домой из конторы я вернулся как мог позднее, некоторое время бродил по квартире, решил пойти в кино, не нашел ни одного фильма, который хотел бы посмотреть, включил телевизор, не нашел ни одной заинтересовавшей меня программы и опять принялся бродить из комнаты в комнату. В какой-то момент я обнаружил, что стою в спальне у открытого окна в четырнадцати этажах над улицей и швыряю вниз все мои сигареты, даже затхлую пачку «Вайсройз», завалявшуюся у дальней стенки ящика письменного стола, – пачку, которая, возможно, пролежала там десять лет или дольше, иными словами, с того времени, когда я понятия не имел, что на свете существует такая тварь, как Диана Кислоу.

Хотя в течение двадцати лет я выкуривал от двадцати до сорока сигарет в день, не помню, чтобы у меня внезапно возникло желание покончить с курением, не помню и никакой внутренней борьбы – ни даже логичной мысли, что, может быть, третий день после ухода вашей жены – не самый оптимальный момент, чтобы бросить курить. Я просто выкинул через окно в темноту нераспечатанный блок, полблока и две-три начатые пачки, которые нашел в комнатах. Затем закрыл окно (мне в голову не пришло, что было бы эффективнее выбросить не курево, а курильщика, – ни разу не пришло), растянулся на кровати и закрыл глаза.

* * *

Следующие десять дней, пока я терпел худшие следствия физического отказа от никотина, были трудными, часто тягостными, но, пожалуй, не настолько скверными, как я ожидал. Меня тянуло закурить десятки... нет, сотни раз, я этого не сделал. Были минуты, когда мне казалось, что я сойду с ума, если сейчас же не закурю, а встречая на улице курящего прохожего, испытывал почти непреодолимое желание завизжать: «Отдай, мудак! Она моя!», – но удерживался.

Худшие минуты наступали поздно ночью. Мне кажется (но я не уверен: мои мыслительные процессы того времени вспоминаются мне крайне смутно), будто я решил, что, бросив курить, буду лучше спать, но ничего подобного! Иногда я лежал без сна до трех часов утра, сцепив руки под подушкой, глядя в потолок, слыша сирены и погромыхивание тяжелых грузовиков. И я думал о круглосуточном корейском супермаркете почти прямо напротив моего дома. Я думал о белом сиянии флюоресцентных плафонов внутри, таком ярком, что оно приводило на память соприкосновение Кублер-Росс со смертью1Кублер-Росс Элизабет, психиатр, автор книги «О смерти и умирании», 1969 год. – Примеч. пер.. Видел, как оно выплескивается на тротуар между витринами, которые еще через час два молодых корейца в белых бумажных колпаках начнут заполнять фруктами. Я думал о мужчине постарше за прилавком, тоже корейце, тоже в бумажном колпаке, о блоках и блоках сигарет на полках у него за спиной, величиной не уступающих скрижалям, с которыми в «Десяти заповедях» Чарльз Хестон спускается с Синая. Я думал о том, как встану, оденусь, пойду туда, куплю пачку сигарет (а может быть, девять или десять пачек) и, сидя у окна, буду курить «Мальборо» одну за другой, а небо на востоке зарозовеет, и взойдет солнце... Я этого не сделал, но ночь за ночью в предрассветные часы я засыпал, считая не слонов, а марки сигарет: «Уинстон»... «Уинстон 100с»... «Вирджиния слимс»... «Дорал»... «Мерит»... «Мерит 100с»... «Кэмел»... «Кэмел филтерс»... «Кэмел лайтс».

Попозже – примерно тогда, когда последние три-четыре месяца нашего брака, правду сказать, начали представляться мне более ясно – у меня сложилось убеждение, что мое решение бросить курить именно тогда, быть может, не было таким скоропалительным, как казалось сперва, и вовсе не безрассудным. Я не отличаюсь блестящим умом, да и особым мужеством тоже, но это решение можно счесть и блестящим, и мужественным. Во всяком случае, это не исключено: иногда мы становимся выше самих себя. В любом случае отказ от курения помог мне в первые дни после ухода Дианы сосредоточить мысли на чем-то конкретном; обеспечил моей тоске словесную форму, которой иначе она была бы лишена – не знаю, поймете ли вы. Скорее всего нет. Но не знаю, как выразить это иначе.

Прикидываю ли я, что отказ от курения в тот момент мог сыграть свою роль в том, что произошло тогда в «Кафе Готэм»? Естественно... Но это меня не трогает. В конце-то концов никто из нас не способен предсказать финальный результат наших поступков, да и мало кто пытается. Большинство поступает так, как поступает, чтобы продлить удовольствие или на время заглушить боль. И даже когда наши поступки диктуются самыми благородными побуждениями, последнее звено в цепи слишком часто обагрено чьей-то кровью.

* * *

Хамболд позвонил мне через две недели после того вечера, когда я бомбардировал сигаретами Восемьдесят третью улицу, и на этот раз он строго придерживался «мистера Дэвиса», как формы обращения. Он спросил меня, как я поживаю, и я ответил ему, что хорошо. Отдав таким образом дань вежливости, он сообщил мне, что звонит по поручению Дианы. Диана, сказал он, хотела бы встретиться со мной и обсудить «некоторые аспекты» нашего брака. Я подозревал, что «некоторые аспекты» подразумевают ключ к сейфу, не говоря уж о разных других финансовых вопросах, которые Диана сочтет нужным прояснить до того, как вытолкнет на сцену своего адвоката, однако моя голова сознавала одно, а тело вело себя совсем иначе. Я чувствовал, как краснеет моя кожа, как все быстрее колотится сердце. Я ощущал дерганье пульса в руке, держащей трубку. Не забывайте, в последний раз я видел ее утром того дня, когда она ушла. Но видел ли? Она спала, зарывшись лицом в подушку.

Однако у меня хватило здравого смысла спросить, о каких, собственно, аспектах мы говорим.

Хамболд сально хихикнул мне в ухо и ответил, что предпочел бы отложить это до нашей встречи.

– Вы уверены, что это такая уж хорошая идея? – спросил я, чтобы оттяну

Данная книга охраняется авторским правом. Отрывок представлен для ознакомления. Если Вам понравилось начало книги, то ее можно приобрести у нашего партнера.

knigosite.org

Завтрак в кафе 'Готэм'

Важно! Теперь данный фильм доступен онлайн на телефоне и планшете.

Как-то вернувшись домой, Стивен Дэвис обнаруживает записку, в которой его жена Диана, пишет, что ей надоело их совместное проживание, и она желает развода. Обсудить взаимные претензии было решено в одном из кафе, где и случилось событие, которое едва не закончилось гибелью бывших супругов.

КиноПоиск: 7.2 (69 голосов)

IMDb: 7.4 (156 голосов)

Завтрак в кафе 'Готэм' новые серии

Смотреть онлайн Завтрак в кафе 'Готэм' 2005 в хорошем качестве hd 720

Завтрак в кафе 'Готэм' смотреть онлайн

Фильмы в жанре - короткометражка

kino-park.online

Завтрак в «Кафе Готэм». Все предельно (сборник). Кинг Стивен

Завтрак в «Кафе Готэм»

Как-то в Нью-Йорке я заглянул в один приятный ресторан. В зале метрдотель показывал семейной паре столик. Мужчина и женщина о чем-то спорили. Метрдотель перехватил мой взгляд и очень цинично подмигнул мне. Я вернулся в гостиницу и написал рассказ. Работал три дня, ни о чем другом не думал. Конечно же, меня интересовал не безумный метрдотель, а леденящие душу отношения между разводящимися мужем и женой. По-своему эта парочка безумнее метрдотеля. Куда как безумнее.

Стивен Кинг

Как-то я вернулся домой из брокерской фирмы, в которой работаю, и нашел на обеденном столе письмо — а вернее, записку — от моей жены с сообщением, что она уходит от меня, что ей необходимо некоторое время побыть одной и что со мной свяжется ее психотерапевт. Сидел на стуле у обеденного стола, вновь и вновь перечитывая короткие строчки, не в силах поверить. Помнится, около получаса у меня в голове билась одна-единственная мысль: «Я даже не знал, что у тебя есть психотерапевт, Диана».

Потом я поднялся, пошел в спальню и огляделся. Ее одежды не было (если не считать подаренного кем-то свитера с поблескивающей поперек груди надписью «ЗОЛОТАЯ БЛОНДИНКА»), а комната выглядела как-то странно, неряшливо, будто ее обыскивали, ища что-то. Я проверил свои вещи — не взяла ли она чего-нибудь. Мои руки казались мне холодными и чужими, словно их накачали транквилизатором. Насколько я мог судить, все, чему следовало там быть, там было. Я ничего иного и не ждал, и тем не менее комната выглядела странно, словно она ее дергала, как иногда в раздражении дергала себя за кончики волос.

Я вернулся к обеденному столу (который занимал один конец гостиной — в квартире ведь было всего четыре комнаты) и перечел еще раз шесть адресованных мне фраз. Они остались прежними, но теперь, заглянув в странно взъерошенную спальню, в полупустой шкаф, я был уже на пути к тому, чтобы им поверить. Она была ледяной, эта записка. Ни «целую», ни «всего хорошего», ни даже «с наилучшими» в заключение. «Береги себя» — такой была максимальная степень ее теплоты. И сразу под этим она нацарапала свое имя.

«Психотерапевт». Мои глаза снова и снова возвращались к этому слову. «Психотерапевт». Наверное, мне следовало бы радоваться, что это не был «адвокат», но радости я не испытывал. «С тобой свяжется Уильям Хамболд, мой психотерапевт».

— Свяжись вот с этим, пупсик, — сказал я пустой комнате и прижал ладонь к паху. Но это не прозвучало круто и язвительно, как мне хотелось, а лицо, которое я увидел в зеркале напротив, было белым, как бумага.

Я прошел на кухню, налил себе апельсинового сока в стакан и уронил его на пол, когда попытался взять со стола. Сок облил нижние ящики, стакан разбился. Я знал, что непременно порежусь, если начну подбирать осколки, — у меня тряслись руки. Но я начал их подбирать. И порезался. В двух местах. Неглубоко. Я все думал: это шутка, потом понял, что нет и нет. Диана не была склонна к шуткам. Но только я же ничего подобного не ждал и ничего не мог понять. Какой психотерапевт? Когда она у него бывала? О чем она говорила? Впрочем, пожалуй, я знал, о чем. Обо мне. Вероятно, всякую чушь о том, как я всегда забываю спустить воду, кончив мочиться, как я требую орального секса до надоедливости часто. (На какой частоте возникает надоедливость? Я не знал.) Как я мало интересуюсь ее работой в издательстве. И еще вопрос: как она могла обсуждать самые интимные стороны своего брака с человеком по имени Уильям Хамболд? В самый раз для физика из Калифорнийского технологического института или заднескамеечника в Палате лордов.

И еще супервопрос: почему я не замечал, как что-то назревало? Каким образом я мог нарваться на это, точно Сонни Листон на знаменитый неуловимый апперкот Кассиуса Клея? По глупости? Из-за отсутствия чуткости? По мере того как проходили дни и я перебирал в памяти последние шесть — восемь месяцев нашего двухлетнего брака, у меня сложилось убеждение, что причина заключалась и в том, и в том.

В тот вечер я позвонил ее родителям в Паунд-Ридж и спросил, не у них ли Диана.

— Да, она здесь и она не хочет разговаривать с вами, — сказала ее мать. — Больше не звоните.

Тишина в трубке у моего уха.

* * *

Два дня спустя мне в контору позвонил знаменитый Уильям Хамболд. Удостоверившись, что действительно говорит со Стивеном Дэвисом, он тут же начал называть меня Стивом. Может, вам чуточку трудно в это поверить, однако было именно так. Голос Хамболда был мягким, тихим, интимным, и мне представился кот, мурлыкающий на шелковой подушке.

Когда я спросил про Диану, Хамболд ответил, что «все идет настолько хорошо, насколько можно было ожидать», а когда я спросил, нельзя ли мне поговорить с ней, он выразил мнение, что «это на данном этапе было бы контрпродуктивно». Затем, совсем уж немыслимо (во всяком случае, на мой взгляд), он осведомился карикатурно заботливым тоном, как поживаю я.

— Лучше некуда, — ответил я. Я сидел за столом, опустив голову, обхватив лоб левой рукой. Глаза у меня были зажмурены, чтобы не смотреть в ярко-серую глазницу экрана моего компьютера. Я много плакал, и было такое ощущение, что под веки попал песок. — Мистер Хамболд… ведь «мистер», а не доктор?

— Я предпочитаю «мистера», хотя имею степени…

— Мистер Хамболд, если Диана не хочет вернуться домой, если она не хочет разговаривать со мной, так чего же она хочет? Зачем вы звоните?

— Диана хотела бы получить доступ к сейфу, — сказал он вкрадчивым, мурлыкающим голоском. — Вашему ОБЩЕМУ сейфу.

Тут я понял, почему у спальни был такой мятый, взъерошенный вид, и ощутил первые яркие проблески злости. Ну конечно же! Она искала ключ к сейфу. Она не интересовалась моей небольшой коллекцией серебряных долларов, чеканившихся до Второй мировой войны, или кольцом с розовым ониксом, которое купила мне к первой годовщине нашей свадьбы (годовщин этих у нас было всего две)… но в сейфе хранилось бриллиантовое колье, которое я ей подарил, и примерно на тридцать тысяч долларов ценных бумаг. Ключ был в нашем летнем домике в Адирондакских горах, вспомнил я. Не нарочно, а по забывчивости я оставил его на книжном шкафу у самой стены среди пыли и мышиного помета.

Резкая боль в левой руке. Я посмотрел и увидел, что она стиснута в тугой кулак. Я раскрыл пальцы. В подушечке ладони ногти отпечатали глубокие полумесяцы.

— Стив? — промурлыкал Хамболд. — Стив, вы слушаете?

— Да, — ответил я. — Мне надо сказать вам две вещи. Вы готовы?

— Разумеется, — сказал он все тем же мурлыкающим голоском, и на миг мне представилось, как Уильям Хамболд мчится по пустыне на «харлей-дэвидсоне» в окружении своры Ангелов Ада. А на спине его кожаной куртки: «РОЖДЕН ДЛЯ КОМФОРТА».

Снова боль в левой руке. Она вновь непроизвольно стиснулась в кулак, как смыкаются створки устрицы. На этот раз, когда я его разжал, два маленьких полумесяца из четырех кровоточили.

— Во-первых, — сказал я, — сейф останется запертым до тех пор, пока какой-нибудь судья по бракоразводным делам не распорядится открыть его в присутствии адвоката Дианы и моего. А тем временем никто его не обчистит, и это точно. Ни я, ни она. — Я помолчал. — И ни вы.

— По-моему, враждебная позиция, которую вы заняли, контрпродуктивна, — сказал он. — И, Стив, если вы подумаете о том, что сейчас наговорили, возможно, вам будет легче понять, почему ваша жена настолько эмоционально сокрушена, настолько…

— Во-вторых, — перебил я его (это мы, враждебно настроенные, умеем!), — то, что вы называете меня уменьшительным именем, я нахожу оскорбительно фамильярным и бестактным. Попробуйте еще раз по телефону, и я сразу повешу трубку. Попробуйте назвать меня так в лицо, и вы на опыте убедитесь, насколько враждебна моя позиция.

— Стив… мистер Дэвис… мне кажется…

Я повесил трубку. Сделав это, я ощутил что-то вроде удовольствия — в первый раз после того, как нашел на обеденном столе записку, придавленную ее тремя ключами от квартиры.

* * *

В тот же день я поговорил с приятелем в юридическом отделе, и он порекомендовал мне своего друга, который брал бракоразводные дела. Я не хотел развода — я был в бешенстве из-за нее, но по-прежнему любил ее и хотел, чтобы она вернулась, — однако мне не нравился Хамболд. Мне не нравилась сама идея его существования. Он действовал мне на нервы — он и его мурлыкающий голосишко. Мне кажется, я предпочел бы крутого крючкотвора, который позвонил бы и сказал: «Отдайте нам ключ от сейфа до конца рабочего дня, Дэвис, и, может быть, моя клиентка сжалится и решит, оставить вам что-нибудь сверх двух пар исподнего и карточки донора, усекли?»

Это я мог бы понять. А вот от Хамболда разило подлой пронырливостью.

Специалиста по разводам звали Джон Ринг, и он терпеливо выслушал повесть о моих горестях. Подозреваю, почти все это он уже много раз слышал раньше.

— Будь я совершенно уверен, что она хочет развода, по-моему, мне было бы легче, — закончил я.

— Так будьте совершенно уверены, — сразу же сказал Ринг. — Хамболд просто ширма, мистер Дэвис… и потенциально сокрушительный свидетель, если дело дойдет до суда. Не сомневаюсь, что сначала ваша жена обратилась к адвокату, и когда адвокат узнал про пропавший ключ от сейфа, он рекомендовал Хамболда. Адвокат не мог бы вам позвонить, это было бы нарушением этики. Предъявите ключ, друг мой, и Хамболд исчезнет со сцены. Можете не сомневаться.

Почти все это я пропустил мимо ушей. Мои мысли сосредоточились на его первых словах.

— Так вы считаете, она хочет развода, — сказал я.

— Безусловно, — сказал он. — Она хочет развода. Очень хочет. И, покончив с браком, не намерена остаться с пустыми руками.

* * *

Я договорился с Рингом обсудить все подробнее на следующий день. Домой из конторы я вернулся как мог позднее, некоторое время бродил по квартире, решил пойти в кино, не нашел ни одного фильма, который хотел бы посмотреть, включил телевизор, не нашел ни одной заинтересовавшей меня программы и опять принялся бродить из комнаты в комнату. В какой-то момент я обнаружил, что стою в спальне у открытого окна в четырнадцати этажах над улицей и швыряю вниз все мои сигареты, даже затхлую пачку «Вайсройз», завалявшуюся у дальней стенки ящика письменного стола, — пачку, которая, возможно, пролежала там десять лет или дольше, иными словами, с того времени, когда я понятия не имел, что на свете существует такая тварь, как Диана Кислоу.

Хотя в течение двадцати лет я выкуривал от двадцати до сорока сигарет в день, не помню, чтобы у меня внезапно возникло желание покончить с курением, не помню и никакой внутренней борьбы — ни даже логичной мысли, что, может быть, третий день после ухода вашей жены — не самый оптимальный момент, чтобы бросить курить. Я просто выкинул через окно в темноту нераспечатанный блок, полблока и две-три начатые пачки, которые нашел в комнатах. Затем закрыл окно (мне в голову не пришло, что было бы эффективнее выбросить не курево, а курильщика, — ни разу не пришло), растянулся на кровати и закрыл глаза.

* * *

Следующие десять дней, пока я терпел худшие следствия физического отказа от никотина, были трудными, часто тягостными, но, пожалуй, не настолько скверными, как я ожидал. Меня тянуло закурить десятки… нет, сотни раз, я этого не сделал. Были минуты, когда мне казалось, что я сойду с ума, если сейчас же не закурю, а встречая на улице курящего прохожего, испытывал почти непреодолимое желание завизжать: «Отдай, мудак! Она моя!», — но удерживался.

Худшие минуты наступали поздно ночью. Мне кажется (но я не уверен: мои мыслительные процессы того времени вспоминаются мне крайне смутно), будто я решил, что, бросив курить, буду лучше спать, но ничего подобного! Иногда я лежал без сна до трех часов утра, сцепив руки под подушкой, глядя в потолок, слыша сирены и погромыхивание тяжелых грузовиков. И я думал о круглосуточном корейском супермаркете почти прямо напротив моего дома. Я думал о белом сиянии флюоресцентных плафонов внутри, таком ярком, что оно приводило на память соприкосновение Кублер-Росс со смертью[7]. Видел, как оно выплескивается на тротуар между витринами, которые еще через час два молодых корейца в белых бумажных колпаках начнут заполнять фруктами. Я думал о мужчине постарше за прилавком, тоже корейце, тоже в бумажном колпаке, о блоках и блоках сигарет на полках у него за спиной, величиной не уступающих скрижалям, с которыми в «Десяти заповедях» Чарльз Хестон спускается с Синая. Я думал о том, как встану, оденусь, пойду туда, куплю пачку сигарет (а может быть, девять или десять пачек) и, сидя у окна, буду курить «Мальборо» одну за другой, а небо на востоке зарозовеет, и взойдет солнце… Я этого не сделал, но ночь за ночью в предрассветные часы я засыпал, считая не слонов, а марки сигарет: «Уинстон»… «Уинстон 100с»… «Вирджиния слимс»… «Дорал»… «Мерит»… «Мерит 100с»… «Кэмел»… «Кэмел филтерс»… «Кэмел лайтс».

Попозже — примерно тогда, когда последние три-четыре месяца нашего брака, правду сказать, начали представляться мне более ясно — у меня сложилось убеждение, что мое решение бросить курить именно тогда, быть может, не было таким скоропалительным, как казалось сперва, и вовсе не безрассудным. Я не отличаюсь блестящим умом, да и особым мужеством тоже, но это решение можно счесть и блестящим, и мужественным. Во всяком случае, это не исключено: иногда мы становимся выше самих себя. В любом случае отказ от курения помог мне в первые дни после ухода Дианы сосредоточить мысли на чем-то конкретном; обеспечил моей тоске словесную форму, которой иначе она была бы лишена — не знаю, поймете ли вы. Скорее всего нет. Но не знаю, как выразить это иначе.

Прикидываю ли я, что отказ от курения в тот момент мог сыграть свою роль в том, что произошло тогда в «Кафе Готэм»? Естественно… Но это меня не трогает. В конце-то концов никто из нас не способен предсказать финальный результат наших поступков, да и мало кто пытается. Большинство поступает так, как поступает, чтобы продлить удовольствие или на время заглушить боль. И даже когда наши поступки диктуются самыми благородными побуждениями, последнее звено в цепи слишком часто обагрено чьей-то кровью.

* * *

Хамболд позвонил мне через две недели после того вечера, когда я бомбардировал сигаретами Восемьдесят третью улицу, и на этот раз он строго придерживался «мистера Дэвиса», как формы обращения. Он спросил меня, как я поживаю, и я ответил ему, что хорошо. Отдав таким образом дань вежливости, он сообщил мне, что звонит по поручению Дианы. Диана, сказал он, хотела бы встретиться со мной и обсудить «некоторые аспекты» нашего брака. Я подозревал, что «некоторые аспекты» подразумевают ключ к сейфу, не говоря уж о разных других финансовых вопросах, которые Диана сочтет нужным прояснить до того, как вытолкнет на сцену своего адвоката, однако моя голова сознавала одно, а тело вело себя совсем иначе. Я чувствовал, как краснеет моя кожа, как все быстрее колотится сердце. Я ощущал дерганье пульса в руке, держащей трубку. Не забывайте, в последний раз я видел ее утром того дня, когда она ушла. Но видел ли? Она спала, зарывшись лицом в подушку.

Однако у меня хватило здравого смысла спросить, о каких, собственно, аспектах мы говорим.

Хамболд сально хихикнул мне в ухо и ответил, что предпочел бы отложить это до нашей встречи.

— Вы уверены, что это такая уж хорошая идея? — спросил я, чтобы оттянуть время. Я ведь знал, что это очень плохая идея. И еще я знал, что соглашусь. Я хотел увидеть ее еще раз. Чувствовал, что должен увидеть ее еще раз.

— О да, я в этом убежден. — Сказано это было мгновенно, без колебаний. И последние сомнения в том, что Хамболд и Диана тщательнейшим образом отработали это между собой (и, да, вполне вероятно, советуясь с адвокатом), тут же улетучились… — Всегда следует дать пройти какому-то времени, прежде чем главные участники конфликта встретятся — дать им поостыть, однако, на мой взгляд, встреча лицом к лицу теперь облегчит…

— Позвольте мне сообразить, — сказал я. — Вы имеете в виду…

— Завтрак, — сказал он. — Послезавтра? У вас найдется для него время?

«Ну конечно, найдется, — подразумевал его тон. — Просто, чтобы снова ее увидеть… почувствовать легчайшее прикосновение ее руки. А, Стив?»

— В любом случае первую половину дня в четверг я свободен, так что тут затруднений не возникнет. Мне привести с собой моего… моего психотерапевта?

Снова сальный смешок задрожал у меня в ухе, будто нечто, секунду назад извлеченное из формочки для желе.

— А у вас он есть, мистер Дэвис?

— Собственно говоря, нет. Вы уже наметили место?

Я было спросил себя, кто будет платить за этот обед, и тут же улыбнулся собственной наивности. Сунул руку в карман за сигаретой, и мне под ноготь вонзился кончик зубочистки. Я вздрогнул, выдернул зубочистку, осмотрел ее кончик на предмет крови, ничего не обнаружил и сунул зубочистку в рот.

Хамболд успел что-то сказать, но я прослушал. При виде зубочистки я вновь вспомнил, что ношусь по волнам мира без сигарет.

— Простите?

— Я спросил, знаете ли вы «Кафе Готэм» на Пятьдесят третьей улице? — сказал он уже с легким нетерпением… — Между Мэдисон и Парком?

— Нет, но не сомневаюсь, что сумею его отыскать.

— В полдень?

Я хотел было сказать ему, чтобы он сказал Диане, чтобы она надела свое зеленое платье в черную крапинку с длинным разрезом на боку, но решил, что это может оказаться контрпродуктивным.

— Прекрасно, значит, в полдень.

Мы сказали то, что обычно говорят, кончая разговор с тем, кто вам уже не нравится, но с кем у вас есть дела. Затем я расположился перед компьютером и задумался, достанет ли у меня сил встретиться с Дианой, если я не выкурю предварительно хотя бы одной сигареты.

* * *

По мнению Джона Ринга, ничего прекрасного здесь не было. Ни в чем.

— Он вас подставляет, — сказал он. — И она с ним вместе. При такой расстановке сил адвокат Дианы будет там присутствовать незримо, а я — ни в каком качестве. Воняет за милю.

«Может быть, но тебе-то она никогда не всовывала язык в рот, чувствуя, что ты вот-вот кончишь», — подумал я. Но, поскольку таких вещей не говорят адвокату, чьими услугами вы только-только заручились, я сказал лишь, что хочу увидеть ее еще раз, посмотреть, нет ли шанса все уладить.

Он вздохнул.

— Не морочьте себе голову. Вы видите в этом ресторане его, вы видите ЕЕ, вы преломляете с ними хлеб, выпиваете немного вина, она закладывает ногу за ногу, вы смотрите, вы мило беседуете. Она снова закладывает ногу за ногу, вы смотрите и смотрите, и, возможно, они убедят вас сделать дубликат ключа к сейфу…

— Не убедят!

— …и в следующий раз вы увидите их в суде, и все вредное для вас, что вы наговорили, пока смотрели на ее ноги и вспоминали, как они обвивались вокруг вас, будет занесено в протокол. А вы обязательно наговорите много вредного, потому что в ресторан они явятся, заранее приготовив все нужные вопросы. Я знаю, что вы хотите ее увидеть, я способен это понять, но НЕ ТАК! Речь ведь идет не о справедливой ничьей, приятель. Хамболд это знает. Как и Диана.

— Никому повестки не вручали, и если она просто хочет поговорить…

— Не прячьтесь от правды, — сказал Ринг. — На этой стадии веселой вечеринки никто не хочет просто разговаривать, а либо хотят потрахаться, либо отправиться домой. Развод уже совершился, Стивен. И эта встреча — простое и чистое зондирование. Выиграть вы не можете ничего, а вот проиграть — так все. Глупо!

— Тем не менее…

— Вы неплохо зарабатывали, особенно последние пять лет…

— Знаю, но…

— И ТРИ года из этих пяти, — Ринг оборвал меня тем голосом, каким пользовался в суде, словно вдел руки в рукава пальто, — Диана Дэвис не была ни вашей женой, ни вашей сожительницей, ни вашей помощницей в любом смысле слова. Она была просто Дианой Кислоу из Паунд-Риджа и не шествовала перед вами, рассыпая цветочные лепестки или дудя в рожок.

— Да, но я хочу ее видеть.

А то, что я думал, ввергло бы его в полное бешенство: я хотел увидеть, наденет ли она зеленое платье в черную крапинку — ведь она, черт дери, прекрасно знала, что оно — мое любимое.

Он снова вздохнул.

— Я должен кончить этот спор, не то мне придется пить мой обед, а не есть его.

— Идите поешьте. Диетическое меню. Деревенский сыр.

— Ладно. Но сначала я еще раз попытаюсь убедить вас. Такая встреча — это своего рода рыцарский турнир. Они явятся в полном вооружении. А вы явитесь, одетый только в улыбку. Даже без набедренной повязки. И первый удар они нанесут именно туда.

— Я хочу ее увидеть, — сказал я. — Я хочу увидеть, как она. Извините.

Он испустил саркастический смешок.

— Отговорить вас мне не удастся?

— Нет.

— Ну хорошо. В таком случае я хочу, чтобы вы следовали моим указаниям. Если я узнаю, что вы про них забыли и все испортили, я, возможно, приду к выводу, что мне будет проще вообще отказаться от этого дела. Вы меня слышите?

— Слышу.

— Отлично. Не кричите на нее, Стивен. Они могут подстроить так, что вам по-настоящему захочется наорать на нее. Воздержитесь!

— Ладно.

Я не собирался орать на нее. Если я сумел бросить курить через два дня после того, как она ушла от меня — и не закурил снова! — уж как-нибудь я сумею продержаться сто минут и три перемены блюд, не назвав ее стервой.

— И на него не орите. Это во-вторых.

— Ладно.

— Одного «ладно» мало. Я знаю, он вам не нравится, да и вы ему не слишком нравитесь.

— Он же меня даже не видел. И он… психотерапевт. Как он мог составить обо мне мнение, хорошее или плохое?

— Не прячьтесь от правды, — сказал он. — Ему платят, чтобы он составлял мнение. Если она заявит ему, что вы перевернули ее вверх тормашками и изнасиловали с помощью кукурузного початка, он не скажет: «Предъявите доказательства», он скажет: «Ах вы бедняжка! И сколько раз?» Вот и скажите «ладно» с убеждением.

— Ладно, с убеждением.

— Уже лучше. — Но он сказал это без всякого убеждения. Он сказал это, как человек, который хочет перекусить и забыть обо всем.

— Не касайтесь существенных вопросов, — продолжал он. — Не обсуждайте имущественных вопросов даже под соусом «Как вы отнеслись бы к такому предложению?». Придерживайтесь одних сантиментов. Если они озлятся и спросят, зачем вы вообще пришли, если не намерены обсуждать конкретные вещи, отвечайте, как сейчас ответили мне: потому что хотели еще раз увидеть свою жену.

— Ладно.

— А если они тогда встанут и уйдут, вы переживете?

— Да.

Я не знал, переживу или нет, но полагал, что переживу, и еще я чувствовал, что Рингу не терпится окончить этот разговор.

— Как адвокат — ваш адвокат — повторяю вам, что эта встреча — идиотство, и если она всплывет во время судебного разбирательства, я попрошу сделать перерыв только для того, чтобы вытащить вас в коридор и сказать: «Я же говорил!» Поняли наконец?

— Да. Передайте от меня привет диетическому блюду.

— Клал я на диетическое блюдо, — угрюмо отозвался Ринг. — Если за обедом я не могу выпить двойное кукурузное виски, так могу по крайней мере взять двойной чизбургер в «Пиве с Бургерами».

— Слова, достойные истинного американца.

— Надеюсь, она даст вам по рукам, Стивен.

— Знаю, что надеетесь.

Он повесил трубку и отправился за своим заменителем алкоголя. Когда я увиделся с ним в следующий раз, уже потом, через несколько дней, между нами возникло что-то такое, чего нельзя было касаться, хотя, мне кажется, мы поговорили бы об этом, знай мы друг друга хотя бы чуточку побольше. Я понял это по его глазам, как и он, конечно, по моим — мысль о том, что будь Хамболд адвокатом, а не психотерапевтом, то он, Джон Ринг, был бы там с нами. А в этом случае он мог бы оказаться в морге рядом с Уильямом Хамболдом.

* * *

Из конторы я пошел в «Кафе Готэм» пешком — вышел в 11 часов 15 минут. Я пришел загодя ради собственного душевного спокойствия — иными словами, чтобы удостовериться, что кафе находится именно там, где сказал Хамболд. Я — такой и был таким всегда. Диана, когда мы только поженились, называла это моей «одержимостью», но, думаю, под конец она разобралась. Я скрепя сердце полагаюсь на компетентность других людей, только и всего. Я отдаю себе отчет, что такая черта характера способна действовать на нервы, и знаю, что Диану она доводила до исступления. Но только она словно бы так и не поняла, что мне самому эта черта не так уж приятна. Однако в чем-то меняешься быстро, в чем-то — медленно. А кое в чем не меняешься вовсе, как ни старайся.

Ресторан находился точно там, где сказал Хамболд, о чем свидетельствовала зеленая маркиза со словами «Кафе Готэм» на ней. На зеркальных стеклах — белый силуэт города. Он выглядел очень нью-йоркским и вполне заурядным — просто один из примерно восьмисот дорогих ресторанов, втиснувшихся в центр города.

Найдя место встречи и временно успокоившись (то есть в этом отношении; мысль, что я увижу Диану, держала меня в жутком напряжении, и мне отчаянно хотелось закурить), я свернул на Мэдисон и пятнадцать минут бродил по галантерейному магазину. Просто рассматривать витрины снаружи было нельзя: если Диана и Хамболд подъедут с этой стороны, они могут меня увидеть. И Диана, конечно, узнает меня даже со спины по развороту плеч и покрою пальто, а этого мне не хотелось. Мне не хотелось, чтобы они знали, что я приехал загодя. Ведь, казалось мне, в этом можно усмотреть просительность, даже жалкое заискивание. А потому я вошел внутрь магазина.

Я купил совершенно не нужный мне зонтик и вышел на улицу ровно в полдень по моим часам, зная, что переступлю порог «Кафе Готэм» в 12 часов 5 минут. Заповедь моего отца: если тебе нужно быть там, приходи на пять минут раньше. Если им нужно, чтобы ты был там, приходи на пять минут позже. Я достиг того состояния, что уже не знал, что кому нужно, и почему, и как долго, но отцовский завет, кажется, предлагал наиболее безопасный вариант. Если бы речь шла только о Диане, думаю, я вошел бы туда точно в назначенное время.

Нет, вероятно, я лгу. Наверное, если бы речь шла об одной Диане, я бы вошел в 11 часов 45 минут, сразу, как приехал, и подождал бы ее в зале.

Несколько секунд я постоял под маркизой, заглядывая внутрь. Зал был ярко освещен, что я одобрил. Не терплю темные рестораны, где не видишь, что ты ешь и что пьешь. Белые стены с бодрящими импрессионистическими рисунками. Понять, что на них изображено, было невозможно, но это не имело значения: их спектральные цвета и широкие штрихи действовали, как визуальный кофеин. Я поискал взглядом Диану и увидел у стены примерно в середине длинного зала женщину, которая могла быть ею. Определить точнее было трудно, так как она сидела ко мне спиной, а у меня нет ее дара узнавать людей в подобных позах. Однако плотный лысеющий мужчина рядом с ней определенно выглядел, как Хамболд. Я глубоко вздохнул, открыл дверь ресторана и вошел.

* * *

Отторжение от табака распадается на два этапа, и я убежден, что рецидивы чаще происходят на втором. Физическое отторжение длится от десяти дней до двух недель, после чего большинство симптомов — потение, головные боли, тик, резь в глазах, бессонница, раздражительность — исчезают. Затем начинается куда более длительный этап психологического отторжения. Его симптомы могут включать депрессию — от легкой до умеренной, — тоскливое настроение, определенную степень ангедонии (иными словами, вялое безразличие ко всему), забывчивость, даже своего рода преходящую дислексию. Все это я знаю, потому что заглянул в соответствующую литературу. После того, что произошло в «Кафе Готэм», мне казалось, что это очень важно. Полагаю, можно сказать, что мой интерес находился где-то на границе между Страной Увлечений и Царством Маний.

Наиболее обычный симптом второй фазы — это ощущение некоторой нереальности. Никотин улучшает контакт синапсов и повышает концентрацию внимания — другими словами, расширяет путь поступления информации в мозг. Не очень сильно и не специфически по линии активного мышления (хотя заядлые курильщики утверждают обратное), но когда его действие прекращается, у вас остается ощущение — навязчивое в моем случае, — будто граница между снами и явью стирается. Мне много раз чудилось, что прохожие и машины, и маленькие сценки на тротуаре, которые я наблюдал, на самом деле скользят мимо меня на длинной ленте, которую спрятанные рабочие сцены тянут, крутя огромные ручки и вращая огромные барабаны. И еще чудилось, будто ты все время чуть пьян, поскольку это состояние сопровождалось ощущением беспомощности и душевной измотанности, ощущением, будто все будет продолжаться так без конца, к лучшему ли, к худшему ли, потому что ты (разумеется, я имею в виду себя) настолько занят некурением, что ни на что другое почти не остается ни времени, ни сил.

Не уверен, какое отношение все это имело к произошедшему, но убежден, что какое-то, бесспорно, имело, поскольку я почувствовал, что с метрдотелем творится что-то очень неладное, едва увидел его, а едва он заговорил со мной, я уже знал это твердо.

Он был высок, лет около сорока пяти, строен (во всяком случае, во фраке — в обычной одежде он выглядел бы тощим), усат. В одной руке он держал меню в кожаной папке. Иными словами, выглядел он точно так же, как батальоны метрдотелей в батальонах шикарных нью-йоркских ресторанов. Только его бабочка сбилась в сторону, и что-то темнело на рубашке, прямо над верхней пуговицей фрака. Не то пятно, не то комочек желе. Кроме того, на затылке у него торчал вихор, как у Алфалфы в старом сериале «Маленькие проказники». И я чуть было не расхохотался — не забудьте, я очень нервничал, — и мне пришлось закусить губу, чтобы удержаться.

— Да, сэр? — спросил он, когда я приблизился к его столу. Слова эти прозвучали, как «дей, сайр?». Все метрдоты в Нью-Йорке говорят с акцентом, и ни единый из этих акцентов не поддается точному определению. Девушка, с которой я встречался в середине восьмидесятых, отличавшаяся большим чувством юмора (и, к несчастью, еще большим пристрастием к наркотикам), как-то сказала мне, что все они родом с одного островочка, а потому у них у всех один родной язык.

«И какой же?» — спросил я.

«Снобби», — ответила она, и я покатился со смеху.

Вот о чем я вспомнил, когда посмотрел через его стол на женщину, которую заметил снаружи — теперь я почти не сомневался, что это Диана, и мне вновь пришлось закусить губу изнутри. В результате фамилия Хамболда вырвалась у меня изо рта так, словно я ее вычихнул.

Бледный лоб метрдота нахмурился. Его глаза впились в мои. Когда я подходил к нему, они мне показались карими, но теперь они выглядели черными.

— Извините, сэр? — переспросил он. Прозвучало это, как «изнити, сайр», а, судя по тону, означало: «А пошел бы ты на… Джек!» Его длинные пальцы, бледные, как и лоб — похожие на пальцы пианиста, — нервно забарабанили по краю меню. Кисточка, которой оно было снабжено, своего рода недоношенная закладка, покачивалась взад и вперед.

— Хамболд, — сказал я. — Столик на троих.

Я обнаружил, что не могу отвести взгляда от его бабочки, сбившейся настолько, что ее уголок почти задевал его нижнюю челюсть, и от этого комочка на белоснежной накрахмаленной рубашке. И вблизи оно больше не напоминало соус или желе, а походило на полузапекшуюся кровь.

Он листал книгу заказов, а непокорный вихор у него на затылке колебался из стороны в сторону над остальными прилизанными волосами. Я видел кожу на дне бороздок, которые оставил в них гребешок, и перхотинки на плечах фрака. Мне пришло в голову, что хороший метрдотель вполне мог бы уволить подчиненного за подобное неряшество.

— А, да, мсье («А, дей, мусью»). — Он нашел искомую фамилию. — Ваш столик… — Его глаза было поднялись, но он вдруг умолк, и его взгляд, став еще более пронзительным, если это было возможно, скосился вниз мимо меня. — Сюда нельзя приводить собак, — сказал он резко. — Сколько раз я вам повторял, не приводить сюда эту СОБАКУ?

Он не то чтобы закричал, но его голос обрел такую громкость, что люди за столиками вблизи от его стола, больше смахивавшего на церковную кафедру, перестали есть и начали с любопытством оглядываться по сторонам.

Я тоже посмотрел вокруг. Он говорил так требовательно, что я ожидал увидеть кого-то с собакой. Но позади меня не было никого, а собаки — тем более. Тут мне, не знаю почему, пришло в голову, что он имел в виду мой зонтик, который я забыл сдать в гардероб. Быть может, на жаргоне Острова Метрдот «собака» означает зонтик и особенно в руках клиента в ясный день, словно бы не угрожающий дождем.

Я вновь посмотрел на метрдота и увидел, что он уже удаляется от столика с моим меню в руке. Видимо, он почувствовал, что я не пошел за ним — во всяком случае, он оглянулся через плечо, слегка подняв брови. Теперь его лицо не выражало ничего, кроме вежливого: «Так вы идете, мусью?», — и я пошел за ним. У меня не было ни времени, ни сил гадать, что может быть не так с метрдотом ресторана, где я ни разу не бывал до этого дня и куда, вероятно, никогда больше не загляну. Мне предстояло иметь дело с Хамболдом и Дианой — и не курить при этом, а потому метрдот «Кафе Готэм» пусть сам разбирается со своими проблемами, включая собаку.

* * *

Диана обернулась, и сначала я не увидел в ее лице и глазах ничего, кроме ледяной вежливости. Затем различил за вежливостью злость… или мне так показалось. В последние наши два-три месяца вместе мы часто ссорились, но я не мог вспомнить, чтобы хоть раз заметил что-то похожее на скрытую злость, которую ощутил в ней сейчас, — злость, которую должен был прятать макияж, и новое платье (голубое, без крапинок, без разреза сбоку, длинного или короткого), и новая прическа. Плотный мужчина за ее столиком что-то говорил ей, и, протянув руку, она прикоснулась к его локтю. Когда он обернулся в мою сторону и начал приподниматься со стула, я заметил в ее лице еще что-то. Она не только испытывала ко мне злость, она меня боялась. И хотя она не произнесла еще ни слова, я уже был в бешенстве. Выражение ее глаз все отвергало заранее. С тем же успехом она могла вывесить между ними на лбу табличку «ЗАКРЫТО ДО ДАЛЬНЕЙШЕГО ОПОВЕЩЕНИЯ». Я считал, что заслуживаю лучшего. Разумеется, это может быть лишь способ заявить, что ничто человеческое мне не чуждо.

— Мсье, — сказал метрдот, выдвигая стул слева от Дианы. Я его почти не слышал, и уж конечно, его эксцентричное поведение и сбившаяся в сторону бабочка тут же вылетели у меня из головы. По-моему, даже о табаке я на секунду забыл — в первый раз с того момента, когда я бросил курить. Я был способен только думать о ее тщательно спокойном лице и удивляться, как я могу быть в таком бешенстве на нее и все же хотеть ее так отчаянно, что мне было больно на нее смотреть. Усиливает ли разлука любовь или нет, но зрение она, бесспорно, освежает.

Кроме того, я успел подумать, действительно ли я видел все то, о чем думал. Злость? Да, не исключено и даже вероятно. Если бы она не была зла на меня хотя бы в какой-то степени, то осталась бы дома — вывод напрашивался сам собой. Но — боится? Почему, во имя всего святого, Диане меня бояться? Я никогда даже пальцем ее не тронул. Да, полагаю, во время наших ссор я иногда повышал голос, но ведь и она тоже!

— Приятного аппетита, мсье, — сказал метрдот из какой-то иной вселенной, где обычно пребывает обслуживающий персонал, только просовывая головы в нашу, когда мы их призываем, чтобы попросить о чем-то либо пожаловаться на что-то.

— Мистер Дэвис, я Билл Хамболд, — сказал спутник Дианы. Он протянул крупную руку, которая выглядела красноватой, словно воспаленной. Я слегка ее пожал. В нем все было крупным, а широкое лицо отливало багрянцем, который часто появляется на щеках любителей выпить после первого стаканчика. Я дал ему лет сорок пять — примерно через десять лет его начинающие отвисать щеки превратятся в брыли.

— Очень рад, — сказал я, думая о том, что говорю не больше, чем о метрдоте с темным комочком на рубашке, и только торопясь покончить со вступительным рукопожатием, чтобы снова повернуться к хорошенькой блондинке с нежным румянцем на матовой коже, светло-розовыми губами и ладной тоненькой фигурой. К женщине, которая не так давно любила шептать «вот так вот так вот так» мне на ухо, вцепляясь в мои ягодицы, будто в седло с двумя луками.

— Сейчас мы устроим вам выпить, — сказал Хамболд, оглядываясь в поисках официанта, как человек, для которого нет ничего привычнее. Ее психотерапевт демонстрировал все симптомы и сигналы потенциального алкоголика. Замечательно!

— «Перье» с лимоном мне подойдет.

— Для чего? — осведомился Хамболд с широкой улыбкой. Он взял стоявший перед ним бокал с недопитым мартини и пил, пока маслина с воткнутой в нее зубочисткой не прижалась к его губам. Он выплюнул ее, поставил бокал и посмотрел на меня. — Ну, пожалуй, пора и приступить.

Я пропустил его слова мимо ушей. Я-то уже приступил. С той самой секунды, когда Диана посмотрела на меня.

— Привет, Диана, — сказал я. Просто поразительно, что она выглядела даже элегантнее и красивей, чем раньше. И более желанной, чем раньше. Словно узнала что-то новое — да, всего за две недели разлуки, пока она жила с Эрни и Ди-Ди Кислоу в Паунд-Ридже, — чего я никогда не сумею узнать.

— Как ты, Стив? — спросила она.

— Прекрасно, — сказал я. И добавил: — Собственно, не так уж. Мне очень тебя не хватает.

В ответ — только выжидательное молчание. Большие зелено-голубые глаза смотрели сквозь меня. И, безусловно, никакого отклика, никакого «и мне тебя не хватало».

— И я бросил курить. Это тоже не способствовало моему душевному спокойствию.

— Наконец бросил? Это хорошо.

Во мне вновь всколыхнулось бешенство, на этот раз по-настоящему свирепое, из-за ее вежливо-безразличного тона. Словно я солгал, но это ни малейшего значения не имело. Два года каждый день (такое у меня было ощущение) она меня поедом ела из-за сигарет. Как из-за них у меня будет рак, как из-за них у нее будет рак, как она и думать не станет о ребенке, пока я не брошу, так что я могу поберечь время и не тратить возражений на эти разговоры. И вот теперь это ничего не значит, потому что я ничего не значу!

— Стив… мистер Дэвис, — сказал Хамболд. — Я подумал, что для начала вы могли бы ознакомиться со списком претензий, которые Диана определила за время наших сеансов — крайне исчерпывающих, могу я добавить — в течение последних двух недель. Несомненно, это может послужить трамплином для перехода к главной цели, из-за которой мы здесь, а именно: как упорядочить период прекращения совместного проживания, который обеспечит ориентирование вам обоим.

Рядом с ним на полу стоял кейс. Крякнув, он его поднял, поставил на четвертый, свободный, стул и начал отпирать замочки, но тут я перестал обращать на него внимание. Меня не интересовали трамплины для прекращения совместного проживания, что бы это ни означало. Во мне мешались паника и бешенство — пожалуй, такого странного чувства я еще никогда не испытывал.

Я посмотрел на Диану и сказал:

— Я хочу попробовать еще раз. Мы не могли бы помириться? Есть на это шанс?

Выражение абсолютного ужаса на ее лице сокрушило надежды, о которых я даже не подозревал. Ужас, сменившийся злостью.

— Как это на тебя похоже!

— Диана…

— Где ключ от сейфа, Стивен? Где ты его спрятал?

Хамболд как будто встревожился. Он протянул руку и потрогал ее за локоть.

— Диана… по-моему, мы согласились, что…

— Мы согласились, что этот сукин сын припрячет все, что сумеет, под ближайший камень, а потом будет ссылаться на бедность, если мы это допустим!

— Ты в его поисках всю спальню перерыла, перед тем как уйти, верно? — сказал я тихо. — Перевернула все вверх дном, будто грабитель.

Тут она покраснела. Не знаю, от стыда, от злости или от того и другого вместе.

— Сейф мой не меньше, чем твой! И вещи мои так же, как твои!

Хамболд еще больше встревожился. На нас начали оглядываться. И почти все посмеивались! Да уж, люди — самые причудливые из Божьих творений.

— Прошу вас… прошу… не надо…

— Куда ты его запрятал, Стивен?

— Я его не прятал. И не думал даже. Случайно забыл в летнем домике, и все.

Она иронически улыбнулась.

— Уж конечно. Совершенно случайно. Угу! — Я промолчал, и ироническая улыбка исчезла. — Мне он нужен! — И быстро поправилась: — Мне нужен дубликат!

«А людям в аду нужна вода со льдом», — подумал я, но вслух сказал:

— Тут ведь ничего не поделать, верно?

Она замялась, возможно, услышав в моем голосе что-то такое, чего не хотела слышать, не хотела признать.

— Да, — сказала она. — В следующий раз, когда ты меня увидишь, я буду с адвокатом. Я с тобой развожусь.

— Почему? — Теперь я услышал в своем голосе жалобную ноту, будто овечье блеяние. Мне это не понравилось, но, черт возьми, что я мог сделать. — ПОЧЕМУ?

— О Господи! Ты думаешь, я поверю, будто ты на самом деле так туп?

— Я просто не могу…

Ее щеки стали еще алее, краска поднималась к вискам.

— Да, вероятно, ты именно ждешь, что я этому поверю. Так типично!

Она взяла стакан с водой и выплеснула дюйма два на скатерть, потому что рука у нее тряслась. Я тут же перенесся в тот день, когда она ушла: вспомнил, как смахнул стакан с апельсиновым соком на пол, как велел себе, пока у меня трясутся руки, не подбирать осколки, чтобы не порезаться, и как все равно начал их подбирать и поранился в награду за свои старания.

— Прекратите! Это контрпродуктивно, — сказал Хамболд. Точно учитель у игровой площадки, старающийся предотвратить драку, прежде чем она началась. Он, казалось, совсем забыл про список дерьма, составленный Дианой.

Его глаза шарили по дальнему концу зала, высматривая нашего официанта или любого другого, чей взгляд ему удалось бы перехватить. В эту минуту терапия интересовала его куда меньше, чем возможность добавить еще, как говорится.

— Я только хочу узнать… — начал я.

— То, что вы хотите узнать, не имеет никакого отношения к тому, для чего мы здесь, — сказал Хамболд, и на мгновение он словно обрел деловую хватку.

— Да, верно. Наконец-то, — сказала Диана надрывным настойчивым голосом. — Наконец-то речь идет не о том, чего хочешь ты, что нужно тебе.

— Не понимаю, что это значит, но я готов выслушать, — сказал я. — Если ты хочешь попробовать совместное консультирование вместо… а… терапии… ну, того, чем занимается Хамболд… я не против…

Она подняла руки до уровня плеч, вывернув ладони.

— Боже мой! Верблюд Джо с пачки «Кэмел» шагает в Новый Век! — сказала она и опустила руки себе на колени. — После всех тех дней, когда ты уезжал в закат, такой высокий в седле! Скажи, что это не так, Джо!

— Прекратите, — сказал ей Хамболд. Он перевел взгляд со своей пациентки на почти уже бывшего мужа своей пациентки. (Да, это произойдет, даже легкое ощущение нереальности, возникающее от некурения, уже не могло замаскировать от меня эту самоочевидную истину). — Еще одно слово от вас обоих, и я объявлю эту встречу завершенной. — Он одарил нас улыбочкой, настолько явно искусственной, что она от обратного показалась мне умилительной. — А мы даже еще ничего не заказали!

Это — первое упоминание о еде с того момента, когда я присоединился к ним — словно бы предварило разразившиеся ужасы, и я помню, как от одного из соседних столиков на меня повеяло запахом лососины. За две недели, после того как я бросил курить, мое обоняние удивительно обострилось, но я не считаю это такой уж удачей, и особенно когда речь идет о лососине. Прежде она мне нравилась, но теперь я не выношу ее запаха, а о вкусе и говорить нечего. Для меня она пахнет болью и страхом, и кровью, и смертью.

— Он начал, — сказала Диана сердито.

«Ты начала, ты перевернула квартиру вверх дном, а потом ушла, когда не сумела найти того, что тебе требовалось», — подумал я, но промолчал. Хамболд явно не шутил: если мы начнем это школьное дерьмо, «нет, не я, нет ты», он возьмет Диану за руку и уведет ее. Его не остановит даже перспектива выпить еще.

— Ладно, — сказал я мягко… и поверьте, этот мягкий тон дался мне очень нелегко! — Что дальше?

Естественно, я знал: перечисление обид, иными словами, дерьмовый список претензий Дианы. И еще много о ключе к сейфу. Вероятно, единственное удовлетворение, какое мне удастся извлечь из этой отвратительной ситуации, сведется к тому моменту, когда я заявлю им, что дубликата они не получат, пока судебный исполнитель не вручит мне письменного распоряжения судьи предоставить его. С тех пор как Диана отбыла из моей жизни, я к содержимому сейфа не прикасался и не собирался к нему прикасаться в ближайшем будущем… но и она не прикоснется! Пусть грызет сухари и пытается свистнуть, как говаривала моя бабушка.

Хамболд извлек пачку листков, сколотых цветной причудливой скрепкой, из тех, которые изготовляют на заказ. И мне пришло в голову, что я явился сюда катастрофически неподготовленным к этой встрече — и не только потому, что мой адвокат где-то сейчас вгрызается в чизбургер. У Дианы — новое платье; у Хамболда — его кейс на заказ; а у меня — только новый зонтик в солнечный день. Я поглядел вниз, туда, где он лежал возле моего стула, увидел, что на ручке все еще висит ярлычок с ценой, и у меня запылали уши.

Зала благоухала (как большинство ресторанов с тех пор, как в них запретили курить) цветами, вином, свежемолотым кофе, шоколадом, только что испеченными булочками — но особенно ясно я различал запах лососины и, помню, подумал, что если смогу есть здесь, то, вероятно, смогу есть где угодно.

— Главные проблемы, указанные вашей женой — по крайней мере пока, — это ваше равнодушие к ее работе и неспособность доверять в личном плане, — сказал Хамболд. — Относительно второго должен указать, что ваше нежелание открыть Диане доступ к сейфу, принадлежащему вам обоим, вполне исчерпывает вопрос о доверии.

Я открыл было рот, намереваясь указать, что с доверием не все так просто, что я не доверяю Диане — она вполне способна забрать все и присвоить. Однако прежде чем я успел произнести хоть слово, меня перебил метрдот. Он не только кричал, но и визжал — я постарался передать это, однако сплошная цепочка «и» не дает представления о реальном звуке. Казалось, все нутро у него полно пара, а в горле засел свисток, предупреждающий, что чайник закипел.

librolife.ru

Смотрите также

• 
  Диетический омлет на завтрак
• 
  Завтрак перевод на английский
• 
  Второй завтрак по английски
• 
  Меню бургер кинг завтрак
• 
  Актриса завтрак у тиффани
• 
  Завтрак у тиффани цитаты
• 
  Что на завтрак едят
• 
  Читать завтрак у тиффани
• 
  Бесплатных завтраков не бывает
• 
  Второй завтрак как называется
• 
  Завтрак у тиффани книга